Гудит вопросами башка

Иосиф Рабинович

ПРИ ЛУННОМ ОСВЕЩЕНИИ

Предзимье, лужи под ледком,
На небе звёзд сумятица,
Луна потёртым пятаком
Меж редких тучек катится.

Листва давно опала вниз
И я, как наваждение,
Смотрю берёзовый стриптиз
При лунном освещении.

Вокруг трагический коктейль
Из чёрного и серого,
И только электрички трель
От века двадцать первого…

А в остальном — ну всё, как встарь,
Достойно изумления,
Неважно, президент иль царь,
При лунном освещении.

Всё те ж герои, подлецы,
Любовь и зло кромешное…
Так жили деды и отцы —
И мы, потомки грешные.

В кафтан одет иль в пуховик,
Какое, блин, значение —
Ты просто выпивший мужик
При лунном освещении.

Нет, ты не пьян, а так, слегка,
Уйти от повседневности.
Гудит вопросами башка,
Известными аж с древности.

Нас беспокоят вновь и вновь
И требуют решения
Семья, работа и любовь
При лунном освещении.

Кто, как и триста лет назад,
На пояс Богородицы
Надеется, а нам-то, брат,
Самим решать приходится

Самим решать тебе и мне,
Решать без промедления,
При ясном дне решать, а не
При лунном освещении.

Когда-то ведь придёт восход,
Наступит утро раннее,
Двухтыщный с дюжиною год
При солнечном сиянии.

И века нашего черты,
Какие тут сомнения:
Непросто всё, как видел ты
При лунном освещении.

АПОФИГЕЙ

Дымком зелёным полыхнула роща,
Плюётся тополь красным червяком,
Весна идёт, и надо быть попроще,
И ни за что не думать о плохом.
Плевать на всё, что сердце потревожит,
Стратегия понятна и ясна:
Пусть у других идёт мороз по коже,
Какой мороз, коль у тебя весна?
И червь сомненья, тот, что души гложет,
Других лишив спокойствия и сна,
С тобою сделать ничего не сможет:
Какие черви, раз кругом весна?
А коль на помощь кликнет чей-то вопль,
Возьми беруши — вот и все дела,
И понемногу превратишься в тополь,
Такой красивый… ведь весна пришла!

«GAME OVER»

Говорят, что астероид
Приближается к Земле
И такое нам устроит —
Превратимся в крем-брюле.

Что же это будет с нами?
Дни последние пришли?
Ожидается цунами
И трясение земли!

На спасенье не надейся,
Все убежища — эрзац,
Будь ты даже Биллом Гейтсом,
Всё равно придёт абзац…

Суперкомпы в напряженье,
Производят гиперсчёт:
Есть надежда на спасенье?
Может, как-то пронесёт?

Был ответ немногословен:
В девяти из десяти
Ожидается «game over»,
Как тут, братцы, ни крути…

Ох, на что это похоже —
Завершается житьё?
Но десятая, то всё же —
Вся надежда на неё!

Ежели она случится,
Надо выпить, бог ты мой,
Ведь тогда не прекратится
Балаганчик наш земной.

Ну а если нет удачи,
Налакаемся, скорбя,
Чтоб последнею поддачей
Помянуть самих себя.

Тут бояться — не бояться,
Будет то, что суждено,
Так давайте выпьем, братцы,
Раз иного — не дано!

БОДИ-АРТ И ТИШКА

Всем известно, что искусство
Эстетическое чувство
Развивает у детей.
Вот и мама без затей

Акварель Данилке-сыну
Прикупила, пусть картины
Он рисует, Стол, кровать —
Всё, что можно рисовать.

А сама на кухню села,
Маме вечно много дела:
И уборка, и обед,
И минуты лишней нет!

В детской, окромя сынишки,
Была доченька-малышка
И ещё нахальный кот,
Его звали просто Тишка.

И пока на кухне мама
Борщ варила, мыла раму,
Юный Рембрандт, хоть и мал,
Время даром не терял,

И не следуя стандартам,
Он занялся боди-артом.
Из родной сестрички Юли
Мигом сделал красотулю,
Аж от пяток до бровей
Изукрасил лиходей!

Мама в детскую пришла,
Маму оторопь взяла,
За искусство Даниил.
Враз по заду получил…

Утверждают неспроста:
Мир спасает красота,
Но от мамы нет защиты
Сам в слезах и попа бита!

Только хитрый Тишка-кот
Мимо пролетел красот
И в своём углу на кухне
Молочко из плошки пьёт.

ВЕРБНОЕ ВОСКРЕСЕНЬЕ

Вербы овеяны ветром нагретым,
Лёгкий дымок, словно от сигареты,
Почки набухли и лопнут вот-вот,
Поздний апрель по дорогам бредёт.
Вот бы собраться и к храму пойти,
Но не всегда-то и сыщешь пути…

Путь этот очень извилист и долог —
Дьявол речист, как заправский психолог,
Шепчет на ухо: присядь, отдохни,
Установились чудесные дни,

Сказка как в роще чирикают птицы,
Как расцветают и зреют девицы,
В бочке играет младое вино,
Душу и тело согреет оно!

Как не смутиться от этаких песен?
Маленький мир твой становится тесен.
Грешная рвётся на волю душа —
Эх, до чего ж эта жизнь хороша…

Ну а в итоге ужасная драма —
Он не дошёл, не добрался до храма!

ВАС ПРЕДАЛ ДРУГ

Вас предал друг — обида и досада,
И всё же, думаю, рыдать не надо,
И не стучите кулаками в грудь,
Он предал вас сейчас, и слава Богу,
А мог в другое время блядануть,
Когда бы хуже было всё намного…

Вы вдумайтесь, заложен был под вас,
Заранее, замедленный фугас!
Он нынче грохнул — больно, спору нет,
Но боль пройдёт, забудется беда,
Как говорят, семь бед — один ответ,
А он уж не взорвётся никогда!

ВОПРОС

Ты создал человека, Господи, а он создал Тебя. И еще неизвестно, у кого это получилось лучше.
Вадим, 2 класс. (Из проекта «Письма детей к Богу»).

Лишь дитя поспорить может с Богом,
Высказать Ему, что хочет, лично.
Взрослому-то страшно, хоть немного,
Иль, как атеисту, неприлично.
А мальчишка — он по-детски смел,
Ставит он вопрос, как на собраньи:
Человек иль Бог, кто преуспел
В том соревнованье в созиданье?
Будет у мальчонки путь тернист,
Вот таким и нелегко от века,
Парень то совсем не атеист,
Парень свято верит в… Человека!
Потому преодолеет всё
Молодец из племени пытливых.
Ведь они создали колесо,
Самолёт придумали и пиво…
Не пугает их вопрос любой.
Верю я, пройдёт совсем немного —
Вырастет, окрепнет головой
И тогда легко поспорит с Богом!

В ОТВЕТЕ

В ответе мы за тех, кого мы приручили,
А также и за тех, кого недоучили,
Недолюбили, недовоспитали,
Кому не помогли и недодали…

Итак, выходит, мы за всех в ответе,
А те, кого мы «НЕ», они как дети,
Им всё вокруг, бесспорно, фиолетово,
И даже ловят кайф они от этого!

НОВОГОДНЕЕ

Вот уж ёлки зажгли огоньки свои вечные,
Порождая вопросы одни бесконечные:
Чем славна эта точка орбиты земной,
Почему Новый год происходит зимой?
А не лучше, скажите, как мыслится мне,
Повстречать Новый год по цветущей весне!
Вот когда оживает, волнуясь, природа,
Тут и самое время для Нового года.
Позади феврали, марты вместе с апрелями,
Полон лес соловьиными звонкими трелями,
Май зелёною травкой, цветами пропах,
И улыбки цветут на девичьих губах.
А что ёлка — так ёлка и в мае растёт,
И, дыша ароматами шишек и хвои,
Мы под ёлкою встретим вдвоём Новый год,
И под ёлкой найдём своё счастье весною!
А не так, как, бывалочи, ранее —
На Господнее обрезание!*

*) Отмечается в католицизме 1 января по Григорианскому календарю, в православии — также 1 января, но по Юлианскому календарю (последняя дата соответствует в XX и XXI веках 14 января Григорианского календаря).

В СЕБЯ

Когда кошки скребут на побитой душе,
Когда хочется выть, словно волк на луну,
Я в себя ухожу, где душа неглиже,
Где ни бурь и ни вьюг, где не гонят волну!

И сижу я в тиши, как всегда, одинок,
И копаюсь в себе, в чём я грешен, ищу,
И ласкается море у ног, как щенок,
И тогда я себе ничего не прощу…

А потом говорю вам с улыбкой: бонжур!
И, свой ёрницкий панцирь на душу надев,
Я обратно в ваш сумрачный мир захожу,
Мир гламурных мужчин и мужающих дев.

Ну а коль не смогу пересилить беду
И не станет на это ни сил, ни души,
Вот тогда я в себя, не как прежде, уйду,
А останусь навеки в прохладной тиши.

Но, пока на плечах громыхает броня
И тяжёлый клинок холодеет в руке,
Никому не советую трогать меня,
Я в седле и поводья зажал в кулаке!

ВСЕМИРНОЕ ОЛЕДЕНЕНИЕ

Две передачи по ТВ сподвигли меня на этот стих — о глобальном оледенении (которое грозит, а вовсе не потепление) и о межэтнических отношениях в Москве

Оскудеет Гольфстрим, и морозы такие ударят,
Что скуют кандалами гремевший досель океан.
Ледяною коростой покроется маленький шарик,
Приютивший до срока шумливое племя землян.

И Рейкьявик тогда превратится в чукотский Анадырь,
Будут ягель олени жевать в Елисейских полях,
И пойдут разговоры, что в Африку, в Африку надо
Драпать раньше, чем грянет всемирный отчаянный швах!

Кто с деньгами, тот, виллу построив, махнёт себе в Гану
И на пляжах Атлантики будет спасению рад,
Ну а мне-то что делать? Куда подаваться я стану?
Я боюсь, что не хватит меня даже на Ашхабад!

Слёзы нечего лить, покидая навеки Россию,
К второсортности надо, увы, как-никак, привыкать,
Что вы пришлые здесь, и по духу и крови чужие,
Понаехали, видишь, ети их российскую мать!

Вот такой камуфлет поднесёт, коль захочет, природа,
И не раз с теплотой ещё, думаю, вспомните вы
Беспощадное лето две тыщи десятого года,
Загорелых девчонок на улицах дымной Москвы…

Утешает одно, повторю кое-как за Некрасовым,
Я спокойно взираю в глаза неизвестной судьбе:
Как же, друг, хорошо, что в ту пору морозно-ужасную
Жить уже не придётся, ровесник, ни мне, ни тебе.

ГРОЗА

Молнии зигзаг, словно молотом,
Черноту раскололо золотом —
Удар!
Разделилось надвое небо,
Словно где ты был и где не был, —
Кошмар!
Я там был, хоть всего мгновенье,
Но не жажду туда возвращения —
Мрак!
И на водное извержение
Пялюсь с детским я восхищением —
Дурак!
Время вздыбилось коромыслом,
Но ищу в этой жизни смысла —
Зря!
Злые струи ослабли вроде,
И уже над землёй восходит —
Заря!
Утро дышит прохладой приятной,
Хрен с ним, с тем, что на солнце пятна. —
Вот!
Но безжалостное светило
Снова жаром весь мир залило —
Жжёт!

БУНГАЛО

То нефти разлив, то циклон, то жара,
Нет спасу от этакой дури,
Ну, просто вселенский каюк.
С того и решил прикупить старый друг
Бунгало в Куала-Лампуре,
А я навострился на севера.

Там всё как всегда — и мороз, и снега,
Морошка взамен ананаса,
Зато там предельно стабильно,
Земля керосином обильна,
А женщины также прекрасны,
И в страсти своей — как пурга…

Живи там и нервы себе не трепи,
И банька, и водка с мороза.
Хоть цены там, правда, поболе, чем тут,
Но люди живут там, и славно живут,
Вдали от глобальной угрозы,
Им просто пипи на любые БиПи!

ДЕВОЧКА С АВТОМАТОМ

Девчонка в розовой маечке,
Серебряных блёсток ряд,
Копна волос цвета ночи
И вишенки глаз горят.

На плечике нежном девичьем
Тяжёлый висит автомат,
Бесстрашная дочь Израиля —
Простой еврейский солдат!

Когда-то её прабабушку
В печи сожгли. Холокост.
Хотели целую нацию
Вычеркнуть. Пепел. Погост.

Ответьте, мужчины, женщины,
Товарищи и господа:
Израильская военщина —
Вот эта девчушка, да?

Когда в опасности Родина,
Свинцовые тучи висят,
Пред силою этой девичьей
Бессилен любой Арафат!

Года пролетят незаметно
И кудри посеребрят…
Боже! Дай мира правнучкам
И забери автомат.

ЗОЙКИНО ПИСЬМО

Скажу Тебе по секрету, Ты только никому. Меня целовал Женька, и у нас теперь будут дети. Спасибо, на всякий случай.
Зоя, 1 класс.
Детские письма, которые они адресовали напрямую Богу, в психологическом эксперименте в школе.

Зойка-первоклашка Богу написала,
Не прося подарков от него при этом,
Просто свою тайну Богу рассказала,
Просто поделилась девичьим секретом.

И пустилась Зоя сразу в откровенья:
«Знаю, ты не скажешь никому на свете,
Что я целовалась в коридоре с Женей,
И у нас, наверное, скоро будут дети!»

Солнышко, малышка, душу всю излила,
А в конце и Бога поблагодарила.
Добротой безмерной дышат эти строки.
Погоди, девуля, вот наступят сроки,

И в достатке будет нежности и ласки,
Может, Бог подарит и любовь, как в сказке,
Или даже радость принесёт такую,
Что отметишь с Женькой свадьбу золотую.

Будет в жизни много счастья и улыбок.
И живи спокойно — Бог молчит как рыба!

БУДЕТ СЧАСТЬЕ

Мороз, и всё вокруг в колючем инее,
А к утру студит вовсе озверело.
Застыло всё, и даже небо синее
От холода, наверно, поседело.

Да, севера суровы, спору нету,
И лишь одно нас утешает, люди:
Что всё равно когда-то будет лето,
Короткое, но непременно будет.

Когда в душе морозное ненастье
И боль скребёт по сердцу нестерпимо,
Одна надежда: всё же будет счастье,
Пусть малое, но не проскочит мимо.

НАУМ

Наум, часовщик с Молдаванки,
Весёлый и мудрый старик,
Сказал мне когда-то: «Испанки —
Таки это ж прелесть и шик.

Глаза, словно пара маслинок,
А кудри, а груди — молчу.
Да я после них, на блондинок
И даже глядеть не хочу!»

В ответ я с нахальством мальчишки
Спросил, что взбрело мне на ум:
—«А были с испанкой интрижки?
Колись уже, дядя Наум!»

А старый чудак, не помешкав,
Заметил, что я ещё мал,
И с хитрой одесской усмешкой,
Вопрос на вопрос мне задал:

«Какой же ты неугомонный,
Какой же ещё молодой!
А в чём же, скажи, от гиббона
Отличие наше с тобой?»

Я что-то промямлил про шкуру,
Мол, зверь на деревьях живёт,
Что, попросту, он полудурок,
А я — homo sapiens, вот!

«Ты манией болен величья,
Племянничек, ты пустозвон,
Фантазия — вот в чём отличье,
Во всём остальном ты гиббон!

Ты задал вопрос беспардонный,
Ну, просто гиббону под стать.
Так, чтоб восхититься мадонной,
Обязан я с ней переспать?»

С того разговора немало
Отмотано месяцев, лет.
Давно уж Наума не стало,
Но я его помню завет.

Пишу о небывшем нередко,
И складно выходит порой:
Стихи о любви — не заметки
О жизни своей половой.

О СУЩНОСТИ ХИЩНОСТИ

Порой достанет нескольких мгновений,
Дабы решить проблемы бытия:
Без размышлений и без объяснений —
Удар когтей, и нету воробья…
И только человек, кокетства ради,
Мол, он романтик, в том сомненья нет,
С берданкой сидя где-нибудь в засаде,
Слагает утке пламенный сонет.
Он полон вдохновенья и витийства,
Как будто пишет деве мадригал,
Певец жесткосердечного убийства,
Что столько жизней попусту сломал.

ОТЕЦ

Снаряд по танкам выполнен хитро:
Под оболочкою — калёное нутро.
Всё это напридумано недаром,
Чтобы сердечник, острый, как клинок,
Прикрытый мягкой оболочкой, мог
Броню пробить решительным ударом!

Вот и о людях часто говорят:
Он как противотанковый снаряд,
Отмечены они особой метой,
И я, когда, бывает, слышу это,
То вспоминаю своего отца,
По виду ну совсем не молодца,

Интеллигент с застенчивой улыбкой,
Без меди голос, ласковый, простой,
Но величайшей было бы ошибкой
Считать моего батю размазнёй.

Он под тактичным, мягким обхожденьем —
А жизнь лупила круто, видит Бог, —
Хранил клинок железных убеждений,
Который ну никто согнуть не мог!

И не сломался он, держал удары,
И честь свою не уронил вовек,
Как надо жизнь прошёл, и умер старый,
Нешумный и сердечный человек…

А я живу, шумлю, ругаюсь матом,
Взрываюсь тучей дыма и осколков.
Ну, прямо как обычная граната,
Огонь и грохот, да не видно толка.

ПРОСТОТА

В действительности просто всё на свете,
А сложности придумываем сами.
Бирюльками играя, словно дети,
Поэты ищут темы для писаний,
Оттенки, полутени, и нюансы,
И прочие игры ума детишки
Наполнили сонеты и романсы,
Легли тяжёлым грузом в наших книжках…

А в жизни есть любовь и равнодушье,
А что ещё? Ну, ненависть и дружба.
И это всё, и вынужден признаться я:
Всё прочее — всего лишь комбинация!
Пусть по иному поводу, но греки,
Неглупые, как видно, человеки…
Четырёх сущностей хватало им всегда:
Огонь, земля да воздух и вода,
Всё остальное, если без обиды,
Не более чем разные гибриды!
Ну а касаемо до чувств людских,
Тут те же греки, знать, промашку дали
И увели людей в такие дали,
Поэзией опутывая их!

Прошли года — наука изменилась,
Точнее стала, прах её возьми,
А что до чувств, скажи, ну сделай милость,
Хоть что-то изменилось меж людьми?
Зато стихов о чувствах пруд пруди,
И в них опять злосчастные нюансы,
И мадригалы всякие, и стансы
Загнут такое, только и следи!
Всё может быть там: и любовь цветная,
Не просто дружба — женская, мужская,
И всяческий расслабленный балдёж —
Рэп, что безумно любит молодёжь,
И прочие стишки (пардон) и песни,
Муры и мишуры в них пуд, хоть тресни.
И как же, как же, как же, чёрт возьми,
При всём при том остаться хоть людьми?

Я знаю: эту женщину люблю,
А этого мерзавца ненавижу,
Без друга своей жизни я не вижу,
А остальные все близки к нулю,
И всяких экивоков не терплю!

РАДИ ДРАКИ И ЛЮБВИ

Мы, строители, маги, кудесники,
И всё то, что мы сделать смогли, —
Только тонкая плёночка плесени
На прекраснейшем теле Земли.

Наши страсти и наши страдания,
Наша ненависть и любовь —
Только писк в лесах мироздания.
Отчего же мы вновь и вновь

Строим, мучаемся и любим,
Пьём вино и песни поём?
Мы как дети, взрослые люди,
Так упёртые на своём!

Что-то там намутили с генами,
Начудила природа мать,
Чтоб с привычками неизменными
Вновь и вновь готовы страдать.

Вновь гордыня, любовь и драка,
И ведь это в который раз.
Где же тут зарыта собака?
Нет, ответа никто не даст!

Вы, философы и поэты,
Инженеры бессмертных душ,
Столько раз писали об этом,
А в итоге сплошная чушь!

Вот и я не сумел ответить,
Почему такое в крови,
Но живу я на белом свете
Ради драки и ради любви!

РАЗГОВОР С БОГОМ

На днях поделился я планами с Богом:
— Ты знаешь, Всевышний, хочу я немного.
Круиз, например, совершить на Мальдивы,
Коттедж на Рублёвке построить красивый,
Хочу «Мерседес», или «Бентли» хотя бы,
Чтоб цветом в асфальт и моторчик неслабый,
Хочу написать в эту осень нетленку
И тем соблазнить понтовитую Ленку,
А лучше с какой-нибудь фотомоделькой
На яхте поплавать хотя бы с недельку…
И Бог мне ответил, тряся бородой:
— А попка не слипнется, мой дорогой?

СЕМЬ ХОТЕЛОК

Хочу писАть, но менее, чем пИсать.
Хочу воспеть, но менее, чем выпить.
Хочу успеть, но некуда — увы.
Хочу страдать, но только чтоб взаимно.
Хочу балдеть, да было б от чего.
Хочу потеть, но от трудов любовных.
Хочу взлететь, да вот боюсь посадки.
Хочу хотеть, но если честно — лень.

СЕРОСТЬ

Серый дождь из серой тучки,
Прелых серых листьев кучки,
Посеревший лес промок,
Ходит серенький волчок,
И кого-нибудь прихватит
Он за серенький бочок!
Всё серым-серо назло.
Ставки делать — западло,
Ни на чёрном, ни на красном,
А на серое зеро!
В тёмно-сером сюртуке,
С серой трубкою в руке
Серый дым спиралью вьётся
В полутёмном кабаке…
Только жаль, что у меня
Нету серого коня —
Оседлал его и сразу
Ускакал бы в зеленя.
Но не сдюжить «дежаву»,
Среди серости живу,
От неё обалдеваю
И во сне и наяву.
Я не сер, кричу, а сед,
Просто очень много лет!
Но кругом глумится серость
И хихикает в ответ.

СТРУНЫ

Вглядись — увидишь многое:
Прекрасное и убогое,
Поганое, кипенно чистое,
Молчащее, пышноречистое.
Вглядись и, конечно, увидишь,
Как сказочно мир прекрасен,
Как много людей красивых
По улицам города ходит,
Как радостно светит солнце,
Как воздух прозрачен и свеж,
Как улыбаются женщины
И дети на мир глядят.
Так говорил, ухмыляясь,
Подонок слепому альтисту,
Игравшему на перекрёстке
И собиравшему деньги
В потёртый старинный футляр.
Потом достал из кармана
Из меди побитую пуговку
И бросил, презрительно хмыкнув,
Её альтисту — держи!
И лишь когда отгремели
Подковы сапог тяжёлых,
Когда опустел перекрёсток
И день утонул в ночи,
Ударил альтист по струнам,
И струны в ответ зарыдали,
И звёзды с высот небесных
Беззвучно внимали им.
И пели струны о странах,
О странах волшебных и чудных,
О лунных серебряных пиках,
О марсианских морях,
О жарких джунглях Венеры,
О людях с Альдебарана,
О всём, что глазами зрячими
Никак увидеть не мог
Подонок, что пуговку бросил,
Ушедший по переулку
Под цокот стальных подковок
Своих тяжёлых сапог!

БИОЛОГИЯ С ФИЛОЛОГИЕЙ

На склоне лет, устав от Люсь и Маш,
От вечной парадигмы «Дашь — не дашь?»,
Решил поэт слегка угомониться,
Пожить на даче иль пивком налиться.

И только лишь решенье принял он,
Как тут как тут — нахальный Купидон,
И некую давай пиарить Ленку,
Мол, у неё и попка, и коленки,

И прочие прелестные запчасти
Вполне пригодны для безумной страсти…
От лука, стрел давно уж толку нет,
А посему мобила, Интернет

Сегодня в арсенале у Амура,
Но технике не одолеть халтуры.
Мальчишка Купидон, когда строчил диплом,
Как нужно тонко разбираться в том

И струны в людях задевать какие,
Чтоб страсти пробуждалися крутые,
Он сам из Интернета всё скачал:
Все эти чаты, форумы и блоги,
И, главное, начало всех начал —
Язык косноязычный и убогий:

«Послушай, чел, неужто ты не лю?
Ну прям, ну щас забанить эту шлю?»
А далее всё шло в таком же стиле,
И я не удивлён, что наш поэт,
Ведь всё-таки давал же он обет,
Его соблазны, нет, не захватили…

И только когда выгнал паренька
И тяпнул кружку доброго пивка,
Мечтательно с него сдувая пенку,
Заметил, призадумавшись слегка:
«А в общем бы неплохо эту Ленку!»

ХАНУРИК

У меня живёт смешной зверёк,
Мама норка, а отец хорёк.
Днём он спит, выходит редко.
Говорят, что надо в клетку,
Чтоб не шастал тут и там
И не гадил по углам,
Но не поднялась рука
Превратить зверька в зэка!
Мне, конечно, было б проще
Отпустить зверюшку в рощу —
Он большой любитель птичек,
Их птенцов и их яичек.
Только думаю, свобода
Ни к чему ему, по ходу:
Тот, кто был рождён в неволе,
Враз погибнет в чистом поле.
Так и мы — пришла свобода,
Вроде благо для народа,
А кругом сплошной бардак.
Маюсь, не пойму никак:
Кто ворует и жирует,
А кто люто голодует,
Поминая чью-то мать…
Ну не в клетки ж всех сажать?

ВИНИГРЕТ

Мне ведомо, чего не знают те, кто знает всё: почём фунт лиха стоит, и где зимуют раки для пивной и где Можай находится, за коий загонят, вставши, левою ногой! Показывали мне и козью морду, чтоб мало вдруг не показалось мне. Огонь, вода и трубы из медяшки — всё это, право слово, ерунда, когда ж серьёзно по спине мурашки и не одна придет к тебе беда, как снег на голову, как щуке зонтик в речке, и как к Емеле-дураку на печку вдруг пруха заявилась утром рано и, выскочив как гвоздик из дивана, пошла, как та губерния, писать, естественна тут рифма — твою мать, не надо только лихом поминать, и вышел я, как дело, то бишь в шляпе, причём сухой до нитки — из воды, а как известно, праведны труды и мысль, что человек и друг и брат, не обещают каменных палат, и потому обедне сей конец, а делу, блин, не шляпа, а венец!
И всё ж один вопрос ещё остался: а где Макар там с тёлками гонялся?

СОМНЕНИЕ

Вновь скопились толпой неурядицы,
Я опутан ими, охвачен,
А непруха глумится и рядится
То в любовь, то просто в удачу.

Самомненьем, сомнением мучаюсь:
Что же это напасть за такая?
Сквозь судьбу пробираясь колючую,
В кровь я душу себе раздираю.

Может, лечь под кустом терновым,
Отдохнуть от судьбы постылой,
Чтоб подняться и снова, снова
Продираться с неистовой силой!

Но топор занесён над плахой,
Как перо над листом бумаги…
А послать бы всё это на… фиг,
Только хватит ли сил и отваги?

ВСЯК СВЕРЧОК ЗНАЙ СВОЙ ШЕСТОК
(Ещё одна неправильная пословица)

Вот ведь как оно получается.
Почему? Не отвечу вам,
Как там люди распределяются,
Чтоб сидеть по своим шесткам.
А помимо этой пословицы,
Есть ещё трамвайный закон:
«Не высовывайся, не высовывайся!»
Ни из строя, ни из окон!
Согревай местечко насиженное,
Прибирай и холь свой шесток,
И тогда не будешь обижен ты
И получишь счастья кусок.
Ну а коли свербит сидение,
Коли рвёшься в неведому даль,
Ищешь сам себе приключений
И себя самого не жаль,
То тогда извини, братишка,
Хоть и выдавил ты раба,
Но готовься к пинкам и шишкам,
Снисхожденья не знает судьба!
Но ведь если доволен малым,
Пиво с воблою — радость вся,
Человечество б не создало,
Ни компьютера, ни колеса!
А сидели бы по пещерам,
Жрали мамонта по утрам.
Но ведь не было бы Гомера,
Ни Эйнштейна, скажу я вам!
Да и пива не было б тоже,
Да, любимого вами пивка.
Кто придумать новое может?
Только тот, кто ушёл с шестка!
Кто не кланялся перед быдлом,
Кто всегда себе «сам с усам»,
Вот и я — с шестка тоже спрыгнул,
А куда, не знаю и сам!
Я порой не пойму, хоть тресни:
Та задача мне по плечу?
Для кого я пою свои песни,
Где, когда и как захочу?
Если Женщина улыбнётся,
Скажет Друг: «Молодец, браток», —
Значит, правильно всё поётся
И не зря я покинул шесток!