Борис Дынин: Из жизни. Через Вену и Рим

Наша жизнь в Италии была похожа на жизнь многих и многих эмигрантов евреев из России. У каждого были события и встречи. По прошествии 45 лет мне захотелось вспомнить о встречах, оставивших след в мой жизни — след, который я ценю.

Из жизни

Через Вену и Рим

Борис Дынин

Продолжение. Начало

Карантин в дни коронавируса располагает к воспоминаниям. После воспоминаний о друзьях философах, память возвращается к первым дням эмиграции.

Лето 1974 года. Мы ждем разрешения на эмиграцию. Мы ушли сами с работы, чтобы освободить коллег от необходимости нас осуждать, — я из Института философии, жена из Центрального телевидения. Продали всю мебель. Друзья помогают нам финансово. Все неизвестно. Скоро начнется учебный год, и чем он обернется для девятилетнего сына непонятно. Решили, что я с ним съезжу в Феодосию к знакомой по предшествующим годам семье, сдававшей комнату по рублю в день на человека, а Мила, останется в Москве на случай принятия необходимых решений.

Возвращался с сыном домой поездом. В Харькове поезд задержался — случилась какая-то поломка, и была объявлена остановка часа на два. Хотя по паспорту я рожден в Бердичеве, откуда моя мама родом, в действительности же я родился в Харькове. Родители в беспокойстве за сыновей поменяли нам еще в конце 40-х отчество с «Соломоновича» на «Семеновича», для чего и понадобилось сослаться на уничтоженные в годы войны архивы Бердичева. Дела еврейские! И вот я сказал сыну: «Давай прогуляемся по городу, где я родился». И мы пошли. Когда вернулись на станцию через час, поезда не увидели. Он ушел не только с вещами, но и с документами, включая мой паспорт.

Я содрогнулся. В нашем-то положении — безработных «предателей родины», подавших на эмиграцию! Обратился к станционному начальству, понятно, не рассказывая о своем статусе человека уже почти вне закона. Мне разрешили позвонить жене и посадили на следующий поезд. Жена пришла на перрон встретить первый. Чемодан с документами и вещами лежал на багажной полке, где я его оставил. Попутчики по купе рассказали жене, как сын умолял отца не выходить за пивом, но разве «мужчину остановишь». Повезло!

Мне много раз везло в жизни. Вскоре везение случилось вновь. В начале октября мы получили разрешение на выезд и начали собираться в дорогу. Времена были иные, и стоимость железнодорожной переправки груза была сравнительно небольшой, тем более что его оплачивал HIAS (Hebrew Immigrant Aid Society) до места назначения (с тем, чтобы вернуть расходы после трудоустройства в новой стране). Вот и загрузили мы всю нашу библиотеку в несколько сотен килограмм, включая классиков марксизма. При досмотре таможенник заметил мне:

— Не поздоровится-то на Западе!

— Привыкли бороться! — ответил я.

Собрали три чемодана личных вещей, разорвали все финансовые связи с государством, обменяв, как помнится, рубли на $90, продали, что смогли, сдали квартиру жилищному управлению… Шел 1974 год, ранний год новой эмиграции.

Везение продолжалось. Как безработного лейтенанта запаса ракетных войск (хотя ракету я в глаза не видел, только прошел две недели переподготовки за пару лет до этого) меня вызвали в военкомат на 24-го октября. Куда бы там меня призвали осталось неизвестным. Именно в тот день мы попрощались в Шереметьево с родителями, с друзьями и вылетели, наконец, из СССР.

Настроение в самолете было смешанное. Облегчение соединялось с грустью расставания, с надеждой, что родители последуют за нами, но и с уверенностью, что с русскими друзьями уже вряд ли когда-либо увидимся. О будущем не думалось, настолько все было неизвестно. Была только надежда. Часы в самолете немного скрасились разговорами с семьей из Киева, с которыми довелось познакомиться в Библиотеке им. Ленина в очереди на разрешение вывезти книги довоенного издания. Через три часа мы были в Вене.

В Вене была темная, дождливая погода. Нас встретил представитель HIAS и отвез в известный многим эмигрантам, можно сказать, пресловутый отель госпожи Бетины. Нам выделили комнату, и мы расположились на отдых. Девятилетний сын от возбуждения событиями дня взобрался на диван и стал прыгать на нем. Вдруг без стука открывается дверь и Бетина врывается в комнату и делает нам выговор за поведение сына. Я, уже чувствуя себя свободным человеком в свободном мире, отвечаю ей: «Без стука в комнату не входить!» Бетина удаляется, и через минут пятнадцать возвращается со стуком и говорит: «Собирайтесь! Сейчас вас отвезут в другое место». Нас сажают в машину и куда-то везут по вечерней Вене. Высаживают неизвестно где и поселяют в квартире на первом этаже. Уже темно. Мы кладем сына спать и скоро сами идем в постель. Вдруг слышим, кто-то вошел в квартиру. Поднимаюсь и выхожу в прихожую. Там сталкиваюсь с мужчиной. Удивленно смотрю на него. А тот: «По-русски говоришь?» — «Да!» Оказалось, что туалет в нашей квартире был общим с другой квартирой через лестничную площадку.

Мужчина позвал к себе. На столе были закуски, плов, вино. Их было трое, советских эмигрантов, уже покинувших Израиль и ждущих в Вене решения своей дальнейшей судьбы. Один был сапожником из Ташкента. Разочаровавшись в Израиле, решил вернуться в Узбекистан, вложил деньги в каблуки сапог и пытался пробраться в Украину через румынскую границу. Его поймали, обобрали и отпустили. Другой обеспечивал себе на жизнь игрой в порнографических фильмах. Рассказ третьего не помню, но что-то тоже не вдохновляющее. Такими историями нас встретил Запад в первый вечер.

На следующий день мы проходили собеседование с представителями израильского агентства. На вопрос к нашему сыну: «Кто ты?», он ответил: «Русский!». Дальше мы рассказали о своих специальностях: философ и искусствовед. Агент понял, что случай трудный и не стал убеждать нас ехать в Израиль. Это означало, что мы поедем в Рим.

Настроение жены после расставания с родителями, друзьями, страной, где прожили 37 лет, было подавленное. В дополнение к этому, я поранил палец на правой руке, да так, что потребовалась операция. HIAS организовал медицинскую помощь, но настроение от этого не улучшилось. Да и погода продолжала быть пасмурной. По совокупности всего этого Вена оставила у нас тягостное впечатление, и мы никогда за все последующие годы не вернулись туда как туристы.

Через неделю нас посадили в поезд на Рим. В купе с нами ехал москвич, приятный человек, эмигрировавший не столько по идеологическим соображениям, сколько по личным. Он был гомосексуалист и мечтал жить, не прячась от общества. Через пару лет я встретил его в городе Сант-Луис вместе с его уже американским другом. За столом в ресторане передо мною сидел счастливый человек.

Тем временем поезд, перевалив через Альпы, приближался к Риму. Часа за два до города он остановился, и нам было сказано быстро выйти на перрон с багажом. Оказалось, это была предосторожность в связи с угрозой возможного теракта против евреев за пределами Израиля. Рука у меня все еще была забинтована, и наш попутчик помог вытащить багаж. Беспечность сменилась сознанием, что нам предстоит еще встретиться со многим неизвестным. Нас посадили в автобусы, привезли в Рим и поселили в центре города.

На утро было солнце. Мы проснулись от шума и криков под окнами, Выглянув на улицу, увидели демонстрацию с красными знаменами и портретами Маркса и Ленина. Еще одна «вдохновившая» нас встреча на Западе! Но может потому, что Рим был залит солнцем в начале ноября, настроение у нас тоже заметно посветлело.

Нам было сказано найти себе жилье в течение недели соответственно финансовой помощи HIAS. Эта помощь была недостаточной для съема отдельной квартиры. Присмотрев приятную нам семью, мы объединились и сняли квартиру в Остии, пригороде Рима, причем в так называемом коммунистическом районе. Там были квартиры подешевле. Как будто Запад хотел нас испытывать вновь и вновь.

Началась типичная жизнь русских евреев в Остии тех лет. Дети не учились; собрания у почты для обмена новостями; поездки в Рим на интервью, знакомиться с его музеями, доступными по деньгам; за дешевыми курами на базаре, посещения школы английского языка; экскурсии по Италии от Капри до Венеции по железной дороге или на машинах, купленных предприимчивыми «экскурсоводами» из наших… и т.д. И, главное, ожидание виз, кому в США, кому в Канаду, кому в Австралию. Евреи разъезжались по миру.

Трое на ветру в Остии, 1974 г.

Тогда Италия еще не была загружена туристами. Площади были открытыми, в прохладных соборах можно было спокойно посидеть и отдохнуть от ходьбы и от жары. Мы были последний раз в Италии летом прошлого года. Зайдя на площадь Св. Марка в Венеции и увидев тысячную толпу, из-за которой нельзя было увидеть красоту площади, Дворца Дожей, собора Св. Марка, мы повернулись и ушли. А тогда можно было сесть за столик около маленькой кофейни и позволить себе чашечку эспрессо с сигаретой, любуясь видом города. В те времена на набережной Тибра было много книжных лавок. Коллекции томиков по искусству стоили гроши в лирах. Сколь мало у нас ни было этих лир, мы смогли расплатиться книгами с друзьями в Москве, поддержавшими нас после ухода с работы. Тогда и почта стоила гроши.

Уверен, многие из эмигрантов тех лет, проехавших через Рим, помнят ведущую HIAS Сьюзи Хазан. Она познакомила нас с Ириной Алексеевной Иловайской-Альберти, светлой памяти, выдающейся деятельницей русского зарубежья. О ней можно найти много информации в Интернете. Среди ее разных дел было заведование ALI –Association Literature International, книжным складом на Via Leticia. Это было хранилище книг, изданных за рубежом. Полки были полны недоступной в России литературой от авторов первой волны эмигрантов до новых диссидентов. С тех пор у меня хранятся первые издания книг Льва Шестова, книги Александра Меня, издававшиеся тогда под псевдонимом «Светлов» брюссельским издательством «Жизнь с Богом», книги издательства «Посев»: «7 дней творения» В. Максимова (интересно, читают ли его сегодня), шеститомник Солженицына 1969 г. карманного формата на тонкой, почти папиросной бумаге. Такие издания было легче переправлять в Россию.

Ирина Алексеевна пригласила меня выступить по радио и рассказать о философии в СССР. Началась запись выступления и… мое «заикание» Я думал о друзьях и коллегах в Институте философии и запинался перед упоминанием каждого имени. Передача не состоялась. Ирина Алексеевна отнеслась к моему «заиканию» с пониманием и больше не предлагала выступить.

Ирина Алексеевна Иловайская-Альберти

Ирина Алексеевна оставила добрый след в жизни многих эмигрантов из России, и уже многие вспоминали ее добрым словом. Но слово о хорошем человеке никогда нелишне. Одним из «даров» Ирины Алексеевны была поездка во Флоренцию и возможность остановиться в квартире при замечательной по архитектуре и убранству церкви Рождества Христова и Николая Чудотворца на берегу реки Арно. Тогда, в 1975 г., православных прихожан было мало и община не могла содержать священника. Приглашали из Ниццы, и квартира, предназначенная для него, пустовала между его приездами. Нас встретил человек, присматривавший за церковью. Им оказался американец, никакого отношения к России не имевший. Приехав во Флоренцию и проходя мимо церкви, он восхитился ею и, обнаружив, что приход ищет человека присматривать за хозяйством церкви, остался при ней на годы (возможно, на всю жизнь). После звонка Ирины Алексеевны, он приготовил квартиру, вино, наполнил холодильник едой, учтя, что с нами будет девятилетний мальчик, и встретил нас с улыбкой.

В шумной и тогда полной демонстраций с красными флагами Флоренции, молчаливая церковь была оазисом. Улицу Via Leone Decimo местные люди окрестили «эмигрантской тропой». Там лежала книга отзывов, на страницах которой можно было найти известные имена русского зарубежья. Оставили и мы запись. Через лет десять мы опять были во Флоренции и зашли в церковь. Американец все еще работал в ней. Нас он не помнил, но свою запись мы нашли. Сегодня приход церкви значительно вырос и, насколько я знаю, последние годы не обошлись там без шума церковно-политических страстей. Но это уже вне нашей жизненной тропы.

Ирина Алексеевна познакомила меня с Густавом Веттером (Gustav A. Wetter), иезуитом, профессором Григорианского университета. Он был иеромонахом католической церкви византийского обряда. В молодости хотел приехать в Россию и служить там ее церковному обновлению (фактически подпольно). Но границы были закрыты, органы уже сумели арестовать посланцев ордена, и орден предложил Густаву изучать русскую и советскую философию, и он стал ведущим на Западе специалистом в этой области. Его книга «Dialectical Materialism: A Historical and Systematic Survey of Philosophy in the Soviet Union», 1958, была глубоким системным исследованием советской идеологии с анализом ее корней в истории мысли.

О. Веттер собрал обширную библиотеку по русской и советской философии. Там нашел я и книгу «Теория и ее объект», написанную мною в соавторстве с Б. Грязновым и Е. Никитиным. Были и комические находки. Так профессор Григорианы исправно получал тома «Большой советской энциклопедии», и ему также исправно присылали страницы, предназначенные для замены статей, ставших неугодными советской власти с наказом вырезать старые и вклеить новые (как, например, после «разоблачения» Берия как иностранного агента). Понятно, что профессор Григорианы ничего не вырезал, но смеясь просто вклеивал новые страницы в соответствующий том. По этим вклейкам можно было изучать судороги советской власти.

Густав Веттер

Прогулки по Риму и разговоры с о. Веттером доставляли мне большое интеллектуальное удовольствие. Он познакомил меня с тогдашним ректором папской коллегии Руссикум (Pontificium Collegium Russicum) иезуитом Павлом Майе (Paul Mailleux). Руссикум был создан с целью подготовки священников для работы в России в случае падения советской власти, но после Второго Ватиканского собора он включился в экуменическое движение. О. Майе дал мне возможность подзаработать деньги переводом теологических текстов на русский язык.

Бывало, когда я задерживался до времени общей монашеской трапезы, меня приглашали и на нее. Никто не ожидал и не требовал от меня участия в молитвах или службах. Более того, о. Майе пригласил меня на его еженедельные радио передачи на Россию из Радио Ватикан, расположенной внутри стен Ватикана. Там я и побывал вместе с сыном (жену как женщину не пригласили — такие были порядки). Внутренние сады Ватикана необыкновенно красивы.

Вообще, впечатление об иезуитах, по крайней мере, в Russicum было во многом противоположным тому, что приходилось читать о них в России. О. Майе активно участвовал в помощи русским детям, оказавшимся бесприютными на Западе после войны. Позже я встретил одного них в Нью-Йорке, оставшегося православным и вспоминавшего о. Павла добрым словом. Он заметил, что тех детей насильно не обращали в католицизм. Так и меня никто не пытался обратить в христианство, но общение с Густавом Веттером и Павлом Майе углубило мое понимание христианства и как следствие этого углубило сознательное принятие иудаизма с признанием ценности разнообразия мира, хоть и чреватого конфликтами.

Так шли дни ожидания решения канадского посольства о выдаче нам виз. Еще в Москве я получил персональное приглашение на Международный философский конгресс в Лондоне, Онтарио, при университете Western Ontario University, а также информацию о Центре по восточно-европейским исследованиям в Оттаве. О. Веттер знал одного из сотрудников Центра и дал мне рекомендательное письмо для него. Когда мы прибыли в Оттаву, оказалось, что бюджет Центра был сокращен, он закрылся, и работы не было. Но это уже иное время.

Мы появились в Оттаве 14 июля 1975 г. с $60 в кармане.

Наша жизнь в Италии была похожа на жизнь многих и многих эмигрантов евреев из России. У каждого были события и встречи. По прошествии 45 лет мне захотелось вспомнить о встречах, оставивших след в мой жизни — след, который я ценю.

15 комментариев для “Борис Дынин: Из жизни. Через Вену и Рим

  1. С интересом прочитал ваши, Борис, со вкусом изложенные воспоминания. Впечатляют ваши не обремененные слишком большими проблемами, можно сказать , даже приятные приключения в процессе следования по заданному маршруту к достижению вожделенной цели. На мой взгляд, это удача, которой сопутствовала.видимо, молодость, здоровый дух и высокий интеллект. С чем и хочется вас поздравить.

    1. sava
      6 июня 2020 at 19:07 | Permalink
      На мой взгляд, это удача, которой сопутствовала.видимо, молодость, здоровый дух и высокий интеллект.
      =============
      Уважаемый коллег, спасибо за отклик.
      Как я и сам заметил, считаю, что мне везло жизни неоднократно. Но жизнь богаче и не всегда желательными событиями. Однако неудачи у людей часто очень похожи, а удачи реже. Ими и хотелось поделиться.

  2. Спасибо всем откликающимся. И от имени Милы. Правда она недоверчиво хмыкнула, когда я дал прочитать отклики.

  3. Похоже, что мне пришла пора ник менять на «невногуидущий». (Вариант – Генеральный еврей)
    И Вена мне понравилась – очевидно по причине своего израильски-примитивски мироощущения и вопрос у меня появился:
    Борис, а что сейчас отвечает ваш сын на вопрос: «Кто ты?»

    1. Вопрос законный! Ответ «Еврей!». И тогда ответ «русский» был непроизвольным ответом мальчика из России. Мы ведь не натаскивали его на «правильные ответы». Опять же «дела еврейские»

      1. Спасибо за ответ.
        Рад, что в мире есть ещё один еврей.
        Читал про случаи, когда за что то подобное в израильском консульстве интервьюруемый получал отказ на алию.

  4. Очень интересно! Светлый рассказ. А жена у Вас действительно красавица.

    Мы приехали уже прямиком, а не через Италию. Хорошо помню все свои впечатления. Может быть, когда-нибудь напишу.

    1. При полном согласии с Вами в оценке статьи жду Вашего рассказа с нетерпением.

  5. Игорь Ю.
    5 июня 2020 at 1:53 |
    Странно, но это ощущение исчезало в Германии. Странно.
    __________________________
    А мне другое показалось странным. Почему-то никто не восхитился, какая у вас красивая жена, уважаемый Борис!

  6. Спасибо, дорогой Борис, очень интересно и нам близко. Мы выехали на полгода раньше, провели одну ночь в Вене в лагере за колючей проволокой (кто-то: «Опять евреев охраняют немецкие солдаты с овчарками»), первый шабат с раввином и ночью — в Израиль., утром — встречает дядя, брат папы. Потом уже пару раз были в Вене как туристы. В 2015-м — на автобусе из Будапешта и сразу почувствовали разницу. Австрия закомлексована своим прошлым, и её имперская столица совершенно несоразмерна той малозначительной стране, которой он управляет Будапешт гораздо более соразмерен Венгрии. Игорь прав, что в Германии чувствуешь себя гораздо лучше.

    С Римом стали знакомиться с 1976 года, как туристы, и это самая любимая европейская стоалица (Азазелло: «Мессир, мне больше нравится Рим»); были там бесчисленное число раз (полтора года назад в последний раз), и все 20 административных районов Италии прочертили колесами машины. Но внутри Ватикана не были — только в музеях Ватикана, опять много раз. А знаете ли вы, что если вам столько лет, сколько нам сейчас, то из Сикстинской капеллы есть прямой выход в Собор Св. Петра?

    1. А знаете ли вы, что если вам столько лет, сколько нам сейчас, то из Сикстинской капеллы есть прямой выход в Собор Св. Петра?
      ***
      Это очень хорошо показано в недавнем фильме «Два папы» или «Двое пап»(?)

  7. По совокупности всего этого Вена оставила у нас тягостное впечатление, и мы никогда за все последующие годы не вернулись туда как туристы.
    ***
    Абсолютно то же восприятие. И те первые 10 дней, и другие заезды в Австрию (но не в Вену) оставили ощущение плохо скрываемого антисемитизма коренного населения. Во взгляде. Странно, но это ощущение исчезало в Германии. Странно.
    И как было после этого хорошо в Италии. И особенно в относительно пустых туристских местах. Практически везде и всюду можно было зайти просто с улицы. Исключение — Уффици, где минут 20 надо было постоять в очереди за билетами. И в 89-м уже не было красных флагов, итальянцы поумнели за 15 лет.

    1. И в 89-м уже не было красных флагов, итальянцы поумнели за 15 лет.
      —————
      Господи, может и нас пронесет!?

  8. Досточтимый мой тезка,
    Позвольте поблагодарить вас — невероятно интересно!
    Мы следовали за вами — в 1981, с трехлетней дочкой, и в середине мая появились в Бостоне с $36.00 🙂

Обсуждение закрыто.