Жизнь еврейской общины в Грозово, трагически оборвавшаяся в годы войны, закончилась и никогда не возродится. Но дает ли это нам право предавать забвению память об этих скромных тружениках?.. Насколько еврейская и белорусская страницы истории могут существовать друг без друга? Вот вопросы, на которые нужно найти ответ.
По следам еврейских кладбищ Беларуси
Главы из будущей книги
Грозово
Леонид Смиловицкий
Продолжение. Начало
Грозово мне обещала показать Евгения Витальевна Леус, директор Грозовского сельского дома культуры, с которой я договаривался встретиться после посещения Копыля. Евгения приехала жить в Грозово из Минска, и настолько полюбила это красивое место, что болеет за него душой и сердцем, знает каждый уголок, любит, переживает за судьбу каждого ее жителя, а его историю, воспринимает, как свою собственную. Грозово на заре независимой белорусской истории в 1918-1920 гг. стало местом, где разворачивались драматические события. Сегодня здесь нет ни одного еврея, но сохранилось иудейское кладбище и памятник на месте массового расстрела, которые я хотел посетить.
Место в истории
Гро́зово (бел. Грозава, польск. Hrozowa, идиш Grossoff) — бывшая деревня, а ныне агрогородок в Копыльском районе Минской области, около реки Ужанка, 18 км от Копыля, в 25 км от железнодорожной станции «Тимковичи», 82 км от Минска, на автомобильной дороге «Узда-Старица».
Впервые Грозово упоминается в начале XVI в. как владение Олельковичей в Слуцком княжестве, которое потом перешло в собственность Володковичей. Во второй половине XVII в. деревней владели Радзивиллы. На 1690 г. в ней насчитывалось 66 дворов. В результате второго раздела Речи Посполитой 1793 г. Грозово оказалось как центр волости в составе Слуцкого уезда Минской губернии. В разные времена местечко находилось во владениях Незабытовских, Межеевских, Витгенштейнов, Гогенлоэ. На 1800 г. здесь было 30 дворов, трактир и мельница, проводились регулярные ярмарки и еженедельные торги.[1]
Павел Михайлович Шпилевский, писатель-этнограф, публицист и кандидат богословия писал в 1853 г., что «Грозов довольно опрятен, в нём есть несколько небольших лавок, очень порядочных зданий и заездных дворов …[2]. У В.П. Семенова мы читаем, что местечко Грозово находится при реке Ужанка на довольно высоком месте … Жителей здесь более 200 чел. обоего пола, более половины евреев, которые живут на особой улице и не имеют права селиться возле монастыря.[3]
Художник Наполеон Орда создал графическое изображение неповторимой усадьбы в Грозове — на живописном пригорке возвышается двухэтажное здание белого цвета. Это дворец в усадьбе Мержеевских начала XIX в. В планировке дворца, построенном в стиле классицизма, преобладал принцип строгой симметрии. Парадный фасад выделялся массивным четырех колонным портиком и был окружен пейзажным парком. Спуск к пойме реки имел террасы, укрепленные деревянными перилами. По склону росли одиночные липы, было много кустов сирени и барбариса. Подъездная аллея дворца вела вдоль прудов, а цветники пересекали прогулочные дорожки.[4] Великолепные дворцы Беларуси, возведенные среди окружавших их местечек и деревень, представляли грустное сочетание непомерной роскоши и самой неутешительной бедности.[5] До 1975 г. в здании дворца Мержеевских размещалась школа, но потом оно было заброшено и сегодня мы видим на этом месте лишь благородные руины.
По данным “Инвентаря” 1845 г., в Грозово числилось 97 крестьянских дворов, которые имели 4 морги и 140 прентов приусадебной земли (1 морг = 0,71 га, 1 прент = 23,7 кв. м). Грозовцы не знали барщины, вместо нее они платили чинш (денежный налог), несли натуральную дорожную повинность и сторожовщину. Торговыми путями Грозово сообщались с городками Копыль, Бобовня, Новый Свержень и Несвиж.[6]
Согласно результатам переписи 1897 г., Грозово имели 150 частных подворий, церковь, часовню, почту, народное училище, 24 лавки и магазина, гончарное предприятие, два постоялых двора и почтовую станцию. В 1912 г. в местечке дети посещали двухклассную сельскую школу и одноклассное народное училище.
В Грозово жили ремесленники, особенно славились часовщики, кузнецы, портные и сапожники. Семьи были большими, работы на всех не хватало, и тогда шли искать заказы в окрестные деревни. Деньги были не у всех, и потому рассчитывались, как у кого получалось: кто крупу даст, кто муку, кто мяса, яйца, масло, а кто и сало принесет. Существовала взаимовыручка, делились последним куском. Если в результате пожара сгорал дом, то погорельцам помогали, кто, как мог, а потом толокой (сообща) строили жилище заново.
В первую мировую войну, с февраля по декабрь 1918 г., Грозово заняли войска кайзера Вильгельма II, в августе 1919 г., июле и октябре-ноябре 1920 г. — польские легионеры. 25 марта 1918 г. Грозово были объявлены частью Белорусской Народной Республики, а в ноябре 1920 г. и до подавления Слуцкого восстания большевиками 4 декабря 1920 г. власть в городке контролировалась силами БНР.[7]
На 1921 г. в Грозово работали потребительские общества, фельдшерский пункт, две школы, завод вин, в 1923 г. — семилетняя школа, изба-читальня. В августе 1924 г. Грозово стало центром сельсовета Гресского района, на это время здесь было 182 двора. Следующим этапом стала сталинская коллективизация на рубеже двадцатых и тридцатых годов. Это событие коснулось всех. Добровольно идти в колхоз хотели немногие. Земельный надел зависел от количества душ. Хуже было малосемейным, им колхозная жизнь ничего не добавила. Кустари и частные ремесленники должны были собираться для работы в промысловых артелях. В Грозово работали кузнечная мастерская, ремонт обуви, шапочная, молокозавод, нефтяная мельница, сукновальня, круподёрка, салотопня. 8 июля 1931 г. местечко вошло в состав Копыльского района, а с сентября 1938 г. статус Грозово понизили до деревни.
Еврейская община
Когда евреи пришли в Грозово, точно неизвестно, но можно утверждать, что это произошло не позднее первой половины позапрошлого века. В 1853 г. Павел Шпилевский писал:
«Грозов, как и всякое белорусское местечко наполнен жидами, которые, впрочем, живут на особой улице и не имеют права селиться близ монастыря».[8]
В 1863 г. евреи в Грозово молились в двух синагогах.
В 1897 г. в местечке проживало 765 евреев, которые составляли 82,4%. Раввином в Грозово в 1898-1908 гг. служил Хаим-Фишель Эпштейн (1874-?), после него в 1908 г. — раввин Нахман-Иосиф Крупеня (1878-?), а 1920-хх гг. — Хаим-Лейб Закс.[9]
Евреи в Грозово в своем большинстве занимались ремеслом и торговлей. Это были хорошие мастера — портные, скорняки, шапочники, строители. Евреев нанимали строить костел, монастырь или церковь, дом помещику или винокурню, они были плотниками, кровельщиками, печниками, трубочистами. Если удавалось скопить денег, еврей открывал мелочную лавку, где крестьяне могли найти все им необходимое: керосин, соль, пуговицы, посуду, ножи, спички. Когда доходы увеличивались, то он открывал текстильную или галантерейную, бакалейную лавки. В чайной у еврея можно было не только попить чаю, отобедать и отдохнуть, но и купить пирог. Крупных магазинов в Грозово не было. Самыми богатыми считались евреи, которые занимались оптовой торговлей — скупали у крестьян лен и зерно. Выгоцкие держали почти всю торговлю, они построили кирпичные дома, часть которых сохранилась до сих пор. Но были такие, кто не мог держать лавку, зато у такого человека была лошадь и телега, и он разъезжал по деревням, скупая тряпье, а заодно торгуя разной мелочью.
Покидая дом на относительно продолжительное время, чтобы жить в деревне, соблюдающий традицию еврей, всегда вез с собой посуду для приготовления пищи — медные котелки, тарелки, ложки. Отдельно посуду для мясного, отдельно для молочного. Перепутать было нельзя — пища становилась не кошерной, и ее нельзя было употреблять. И готовить еврей должен был самостоятельно, не прибегая к помощи посторонних лиц, если они были не евреями.
Евреи выделялись внешним видом и одеждой. Редко кого нельзя было распознать в лицо. Почти все из них имели семитские черты лица. Больше всего выдавали нос и борода, поскольку традиция требовала, чтобы женатый мужчина не брился. Женщины после замужества всегда ходили с покрытой головой вне дома. Они никогда не носили свитку, полотняные штаты, лапти. Еврея выдавала речь, картавость, грассирующее «Р», интонация. Здороваясь, еврей никогда не говорил «Слава Христу», а произносил — «добрый день». Это еврейское приветствие впоследствии вытеснило христианское и в белорусской среде.
В имущественном отношении евреи были неоднородны. Местечковые бедняки зарабатывали на хлеб, простаивая при любой погоде с утра до вечера на базаре, чтобы продать пару селедок. Однако в социальном отношении еврейская община отличалась монолитностью, сословные барьеры в ней не сказывались. Самые богатые из грозовских евреев хором себе не строили, образ жизни вели самый простой.
В Грозовее евреи держали свою скотобойню, на которой забивали скот в соответствии с правилами кашрута. Покупать коров и быков они сами ездили в деревню. Купленную скотину крестьянин должен был привести на бойню сам. Мясные лавки тоже принадлежали евреям. Разделывали тушу и покупали только переднюю часть, из которой легче можно было удалить жилы, в противном случае она считалась не кошерной.
Быт местечка отличался от деревенского: можно было купить мороженое и сельтерскую газированную воду, которой в деревне никогда не было, как и многого другого. У местного предпринимателя, безногого старого Гимельштейна, можно было купить морс и газированные напитки, конфеты-леденцы, а у других — разную выпечку, сыры и колбасы. Но на все были нужны деньги, а их не было.
В 1923 г. в Грозово проживало 686 евреев, в 1926 г. — 704 еврея или 68,6% от всех жителей. Синагогу забрали под клуб и там показывали кино. Вместо хедеров дети пошли учиться в советскую школу на идиш, которую в 1927/28 учебном году посещало от 90 до 100 учеников. В 1923 г. девять еврейских семей основали на принципах материальной заинтересованности первый в Грозово сельскохозяйственный кооператив «Интернационал». Еще через год 15 еврейских семей из Грозово объединил второй сельхозкооператив, названный в честь Гирша Леккерта, еврейского юноши, члена Бунда, расстрелянного в 1902 г. за покушение на Виленского генерал-губернатора В.В. фон Валя. В 1929 г. в Грозово существовал национальный совет, решавший вопросы, касающиеся евреев, но, конечно, на основе советского законодательства.[10]
Гибель общины
Накануне войны в Грозово и окрестных с ними деревнях проживали 527 евреев.[11] Немцы пришли в Грозово в конце июня 1941 г. Это произошло очень неожиданно, и поэтому мало кто из евреев сумел эвакуироваться.
В сентябре 1941 г. недалеко от д. Конюхи в трех километрах от Грозово, было образовано гетто. Его устроили в помещении казарм кавалерийского полка, построенного в 1931 г. на месте бывшей помещичьей усадьбы. Туда заключили не менее 400 евреев. Это было гетто открытого типа, которое не имело ограждения и не охранялось. Считалось, что евреям все равно некуда бежать, а планы массового убийства нацисты скрывали. Евреев, объявленных вне закона, ограбили. Об этом сохранились только отрывочные сведения: у Б.Я. Гимельштейна забрали две вещи стоимостью 12,5 тыс. руб., а у М.Ш. Крикштейна — три предмета стоимостью 3, 5 тыс. руб.[12] В Грозово оставили 74 еврейских ремесленника (сапожники, плотники, слесари) со своими семьями, труд которых был еще нужен оккупационным властям. Они продолжали жить в местечке в шести домах.[13]
19 декабря 1941 г. немецкий карательный отряд, прибывший из Гресска, с помощью белорусской полиции неожиданно окружил гетто в Конюхи. Все, кто пытались бежать, были убиты на месте. Узников погрузили на автомашины и повезли в ближайший от д. Михалевцы лес (между Конюхи и Грозово) к двум ямам, вырытым накануне крестьянами. Однако людей оказалось слишком много и вместить всех в приготовленных могилах не удалось, а выкопать новые в замерзшей земле означало терять время… Тогда обреченных заставили по лесенке спускаться в яму и ложиться на бок — одним плечом вверх. «Как селедки в бочку!» — рассказывал свидетель Павел Иванович Жук, служивший в Грозово смотрителем телефонно-телеграфной связи. Палачи расстреливали несчастных в яме так ряд за рядом. В тот день погибло 433 еврея, включая 52 ребенка в возрасте до пяти лет.
Спастись удалось только трем евреям, которые во время облавы спрятались на конюшне в 150 м от гетто. Среди них был Гирш Шкляр, который нашел убежище в д. Слободка, а потом ушел к партизанам.[14]
В июле 1942 г. немецкая полиция из Гресска приехала в Грозово, чтобы расправиться с оставшимися еврейскими специалистами и членами их семей. Они собрали несчастных людей и расстреляли их в песчаном карьере недалеко от д. Михалевцы, примерно в 700 м. от Грозово.
Память
В 1966 г. на месте массового расстрела 19 декабря 1941 г., на опушке леса, в 400 м. от дороги Конюхи-Грозово, был открыт небольшой обелиск, выкрашенный желтой краской с пятиконечной звездой. Надпись на русском языке гласила:
Вечная память семьям еврейского населения зверски
замученным фашистами в декабре 1941 г.
Можно с большой долей вероятности предположить, что красная звезда на монументе оказалась не случайно. Она уравновешивала слово «еврейских» вместо общепринятых «мирные жители» или «советские граждане». Потому что жителей Грозово нацисты и их пособники убивали, как евреев, а не советских граждан (белорусов оккупанты не трогали, если те не сопротивлялись). Шестиконечная звезда вместо пятиконечной и слово «еврей» вряд ли бы власти оставили без последствий. Вот такая народная дипломатия. Большая заслуга в этом принадлежала Валентину Ефимовичу (Хаимовичу) Абрамовичу, многолетнему и успешному председателю колхоза «Интернационал» (1976-1995 гг.), который затем возглавлял сельсовет Грозово (1995-2008гг.). В зональном государственном архиве Бобруйска были найдены списки расстрелянных евреев Грозово, составленные комиссией ЧГК СССР в 1944 г.
В октябре 2006 г. по инициативе и на средства, собранные д-ром Майклом Лозманом из г. Олбани (штат Нью-Йорк) при содействии д-ра Уоррена Гейслера, был торжественно открыт мемориал в память о погибших евреях Грозово. В открытии мемориала приняли участие представители еврейских общественных организаций Могилева, Гомеля, Минска и Пинска, Майкл Лозман, Уоррен Гейслер, раввин Абрахам Инбер (США), представители посольств Великобритании США в Беларуси, Франц Шварц из международного общественного объединения «Волюнтас» (Лондон) и Борис Яковлевич Гимельштейн — последний еврей из довоенных жителей Грозово.
Проект был разработан художником из Копыля Владимиром Швайбовичем. На двух вертикальных плитах (по числу расстрельных ям) увековечены имена погибших евреев. Третья плита символизирует собой еврейский надгробный камень с магендовидом и надписью на иврите в виде традиционной мацевы, пробитой пулями со словами:
На этом месте похоронены 447 безвинных жителей местечка Грозово,
из них 433 еврея, большинство из которых дети и старики, которые были замучены
в декабре 1941 г. во время фашистской оккупации Беларуси. Почему?
Мемориал находится недалеко от д. Михалевцы (менее 1 км от Грозово), ухаживают за ним школьники, на 9 мая и 3 июля проводятся поминальные мероприятия, организуемые сельским советом. Мемориал закреплен за унитарным предприятием «ПриортрансАгро» филиалом «Лакнея». К чести устроителей обновленного в 2006 г. мемориала старый памятник сохранили в назидание потомкам.
В мае 1972 г. во время разработки песчаного карьера для подсыпки дороги на месте расстрела узников гетто строители из колхоза «Интернационал» обнаружили человеческие останки. Это были жертвы второго расстрела в Грозово летом 1942 г., когда погибли 74 ремесленника и члены их семей. По свидетельству Розы Файн, ее родители Григорий (Гирш) Шкляр и Любовь Васильева в течение трех дней собирали кости и черепа, которые они сложили в три гроба. Все время, пока длилась эта невыносимая по своей моральной тяжести работа, Гирш и Любовь не могли спать и принимать пищу, а потом еще долго переживали депрессию. Останки расстрелянных евреев захоронили на еврейском кладбище Грозово в присутствии родных и близких погибших, прибывших для траурной церемонии из разных уголков страны.[15]
На еврейском кладбище в Грозово я увидел обелиск ромбовидной формы из бетона желтого цвета со звездой Давида и двумя буквами по сторонам «З» и «П», что означает («здесь похоронен»), надписью на русском языке: «Семье Глушкиных — Миня Лазаревна 39 лет, Вова 5 лет и Фаня 3 года, убитым немецкими извергами в 1942 г. Память от сына». Когда он был поставлен, мне выяснить не удалось. Но рядом стояли еще три однотипных бетонных столбика, выкрашенные желтым цветом. Надписи на них выцвели и стерлись, но на одном я различил дату «1955 г.», выведенную красной краской. Тогда я все понял — это были послевоенные могилки, которые я уже наблюдал в Пуховичах, Тимковичах и других местах Беларуси, когда родственники погибших в Холокосте хотели, чтобы их похоронили рядом с близкими.
Кладбище
Иудейское кладбище находится на выезде из Грозово, если двигаться в направлении Гресска. К нему ведет проселочная дорога, по сторонам которой раскинулось кукурузное поле. Это совсем недалеко от границы бывшего местечка, меньше одного километра. Когда возникло еврейское кладбища, неизвестно, но, скорее всего, это произошло не позднее конца XVIII — начала XIX вв. По периметру еврейское кладбище имеет 456 м, а вплотную к нему примыкает христианское кладбище д. Конюхи. Общий деревянный забор двух кладбищ сгнил и покосился, но у сельсовета нет средств на его замену, а восстановить ограждение за собственный счет жители не хотят или не могут.
Христианское кладбище покошено, на нем нет деревьев и кустарника, а иудейское давно заброшено и представляет собой настоящий островок джунглей. С 2007 по 2011 гг. по инициативе Алана С. Карана (Alan S.Karan) его очистили, а все мацевы пересчитали и сфотографировали. Всего там оказалось около 300 надгробных камней, самый поздний из которых относился к 1983 г. Однако после этого к еврейскому кладбищу никто не прикасался, и оно заросло бурьяном и орешником.
Буйный кустарник и валежник, толстый слой прошлогодних листьев надежно укрыл еврейские могилки от постороннего глаза до лучших времен. Но хуже всего, что на кладбище проник борщевик — растение, которое внешне напоминает помесь лопуха и огромного укропа. Борщевик при соприкосновении вызывает сильные и долго не заживающие ожоги. До 1991 г. борщевик выращивался в Советском Союзе на силос. Впоследствии выяснилось, что он легко дичает и проникает в естественные экосистемы, практически полностью их разрушая.
Тем не менее, я рискнул проникнуть в эти заросли, став на четвереньки. В моем архиве хранятся фотографии мацев, сделанные в 2011 г. бывшим директором музея истории и культуры евреев Беларуси из Минска Вадимом Николаевичем Акопяном, поэтому я знал, что искать. С большим трудом я смог разобрать надписи на некоторых мацевах, которые удалось обнаружить. Вот кому они принадлежали: Дов Бер Арье, Эстер Фейга дочь Моше Беньямина, Ноах сын Мордехая, Перл, Гершон сын Авраама Блохштейна … Все надписи были сделаны на иврите — языке Святого Писания и молитвы и относились к концу XIX — началу ХХ вв. Обычно они начинались с букв פ»נ (аббревиатура слов на иврите: «здесь похоронен/а», «здесь погребен/а» или «здесь покоится»). В традиционных эпитафиях было принято указывать имя покойного и его отца. В некоторых случаях приводятся также имена супруга или супруги умершего.
Часто новорожденному давали двойное имя — по умершему родственнику отца и по родственнику матери. В Пятикнижии об этом сказано: «И первенец, которого она родит, заступит имя брата его, умершего, чтобы имя его не изгладилось в Израиле» (Втор. 25,5-6). Дополнительное имя могло даваться человеку при тяжелой болезни, согласно положению в Талмуде, в котором говорилось, что изменение имени отменяло предопределенную человеку судьбу. Имя на идише могло быть переводом библейских имен: Цви-Гирш, Арье-Лейб, ДовБер и ЗеевВольф и др.
Женщины в эпитафиях, как правило, характеризовались, как «скромные и почтенные (уважаемые)» и «добродетельные», а мужчины — как «честные и праведные». В качестве заслуг мужчин подчеркивались их ученость и участие в благотворительной деятельности: «Учил Тору. Совершал пожертвования». Обязательным элементом традиционной эпитафии была дата смерти по еврейскому календарю. Указание даты связано с необходимостью выполнения обряда йорцайт — посещения могилы покойного в годовщину смерти и чтения поминальной молитвы — кадиша.
Жизнь еврейской общины в Грозово, трагически оборвавшаяся в годы войны, закончилась и никогда не возродится. Но дает ли это нам право предавать забвению память об этих скромных тружениках, которые так много сделали для Грозово, Копыля и Беларуси в целом. Нужно ли выносить приговор злодеям и праведникам, людям умным и недалеким, совестливым и проходимцам, труженикам и бездельникам, которые есть в каждом народе? Насколько еврейская и белорусская страницы истории могут существовать друг без друга? Вот вопросы, на которые нужно найти ответ.
Продолжение
___
[1] Hrozów // Słownik geograficzny Królestwa Polskiego i innych krajów słowiańskich.Tom III: Warszawa, 1882, s.178.
[2] М.П. Шпилевский. Путешествие по Полесью и Белорусскому краю. Минск: «Беларусь», 2004 г., с. 229.
[3] В.П. Семенов. Россия. Полное географическое описание нашего отечества: Настольная и дорожная книга для русских людей. Т. 9. Верхнее Поднепровье и Белоруссия. 1905 г., с.529.
[4] А.Т. Федорук. Старинные усадьбы Минского края. Минск, 2000 г. с.162-163.
[5] П. Бобровский. Материалы для географии и статистики России, собранные офицерами Генерального штаба. СПб, 1863 г., ч. 2, с. 1064.
[6] Іна Соркіна. Мястэчкі Беларусі ў канцы XVIII — першай палове XIX cт. Вiльня: ЕГУ, 2010 г., с. 172.
[7] Гарады і вёскі Беларусі: Энцыклапедыя ў 15 тамах. Т. 8, кн. 2. Мінская вобласць. Мн.: БелЭн, 2011 г., с.159-162.
[8] М.П. Шпилевский. Путешествие по Полесью и Белорусскому краю. Минск: «Беларусь», 2004 г., с. 229.
[9] Российская еврейская энциклопедия. Москва, 2000 г., т. 4, с. 352.
[10] The Encyclopedia of Jewish Life Before and During the Holocaust. In 3 volumes. Smuel Spektor (Ed). New York University Press, 2001. Vol. 1, p. 464.
[11] Mordechai Altshuler, ed., Distribution of the Jewish Population of the USSR 1939. Jerusalem: Hebrew University of Jerusalem, 1998, p. 70.
[12] Г. Винница. Холокост на оккупированной территории Восточной Белоруссии в 1941-1944 гг. Минск: «Ковчег», 2014 г., с. 217.
[13] Государственный архив Российской Федерации, ф. 7021, оп. 82, д.14, л. 14.
[14] Bundesarchiv Ludwigsburg, B 162/7574, II 202a AR— Z 204/67, statements of Pawel Zhuk, March 2, 1970, and Isaak Yazvin, March 19, 1970.
[15] Архив Яд Вашем, 0-3/3891.