Борис Рушайло: Советский святой

Я все знаю — она была настольной книгой, она помогала выжить — но скольким тысячам она исковеркала жизнь! Сколько молодых людей по зову партии ехали возводить Магнитку и Днепрогэс, мерзли, голодали и умирали только потому, что их вожди относились к ним как к расходному материалу!

Советский святой

(Островский и Корчагин)

Борис Рушайло

Когда мне было десять лет, мама подарила книгу Островского «Как закалялась сталь».

Книга много лет стояла в задних рядах, но неожиданно «выскочила» на меня в день смерти Л. Аннинского, в откликах на которую промелькнуло его интервью 2014 г. о написанной полувеком ранее книге о Корчагине!

После этого не раскрыть ту книгу Аннинского [5] — и вслед за ней роман Островского — было невозможно!

* * *

Л. Аннинский, автор лучшей книги о романе, незадолго до смерти скажет в интервью:

«Прежде всего, о фигуре автора: Николай Островский создавал свою книгу не как художественное произведение, а как исповедь. Роман покорил читателей мужеством автора и главного героя…

Без каких-либо указаний сверху книга мгновенно стала популярной среди молодежи. Кроме того, и с идеологической точки зрения это было абсолютно точное попадание, несмотря на то, что сам автор ни о каком «попадании» не думал — просто писал о том, что ему близко и дорого. . Он поверил в идеалы революции, потому что был внутренне заряжен на поиски справедливости. Он чувствовал личную ответственность за то, что происходит вокруг — рушится привычный мир, после революции начинается Гражданская война, и он ищет силу, которая могла бы объединить людей. … Эти черты он передал своему герою — Павке Корчагину.» [Здесь и далее выделено мной-БР]

Здесь ключевой момент — стихийность признания «без указаний сверху» и «просто писал о том, что ему близко и дорого» — так-то оно так, да ведь в это же время в 1935 г. чего только «стихийно» (после статей в «Правде») не возникало — стартует стахановское движение, ткачихи сестры Виноградовы организуют движение многостаночников …

Побывавший в СССР в 1936 г. А. Жид не без сарказма заметит об этой «управляемой стихийности»:

«… все, как один, ждут указаний «Правды» … Пока не станет известно, что следует думать … никто не хочет рисковать» [6]

— но именно по такому сценарию годом ранее развивались события с книгой Островского!

А раз так, интересно оценить степень «стихийного давления снизу» и авторской самостоятельности и, главное, понять механизм создания советского героя.

КАК КОРЧАГИН СТАЛ КОРЧАГИНЫМ

Книга становится знаменитой двумя путями-либо читательский спрос заставляет издателей увеличивать тираж, либо государство усиленно внедряет ее в массы.

В тоталитарном государстве возможен только второй путь.

* * *

«В 1929 г.», — пишет исследователь творчества Н. Островского Е. Бузни [1], — «на июньском совещании заведующих отделениями издательства «Молодая гвардия» один из них (М. Филькенштейн) сказал по поводу выпускаемой издательством литературы для молодёжи:

«… В отношении художественной литературы, хоть целый ряд книг не заслуживает того, чтобы украшать советскую тематику, но организация юного читателя вокруг книги имеет свою ценность. Через год-два, может быть, удастся найти более ценную тему».

В том же — или следующем — году М. Филькенштейн лежит в клинике, где знакомится с Островским. Они подружатся и Филькенштейн поспособствует вступлению Островского в МАПП и поможет с бумагой (денег на бумагу не было и жена Островского обратилась к директору пищевого комбината, где работала, за разрешением пользоваться обрезками бумаги от упаковок чая [2]); видимо Филькенштейн же через год, когда написаны первые главы романа, поможет показать их зам. главреда журнала «Молодой гвардии» М. Колосову.

Колосову роман понравится, и с апреля по сентябрь 1932 г. он публикуется в журнале.

Л. Аннинский пишет об интересе, который роман вызвал, о тысячах читательских писем и об очередях в библиотеках и, одновременно, о безразличии критиков к книге.

Характерно, что книга имеет успех в «широкой читательской массе» — читай у молодых рабочих и солдат («80% тиража пошло в библиотеки морского флота и армии»), однако до марта 1935 г. ее как бы не существует — она не упомянута ни Горьким, ни кем либо из выступавших на 1-м (учредительном) съезде ССП в 1934 г.

Л. Аннинский так описывает сложившуюся ситуацию:

«В декабре 1933 года, когда уже полтора года как существует повесть Островского, «Октябрь» печатает статью о «молодом герое советской литературы». Речь идет о том, как ответила литература на призыв секретаря ЦК комсомола Косарева. Речь идет о Б. Левине, В. Ильенкове, Ф. Панферове и о молодых героях Ольги Форш. Статью пишет О. Войтинская. Через два года она станет автором огромных статей об Островском. В декабре 1933 года она его даже не упоминает. В январе 1934 года журнал «Октябрь» рапортует XVII съезду партии об успехах советской литературы … тут собрано все, что можно… все, кроме автора Корчагина».

… В августе 1934 года секретарь ССП Ставский включает имя молодого пролетарского автора в свой съездовский доклад о литературной молодежи. В связи с этим имя Островского впервые появляется в центральной печати. «Комсомольская правда» дает биографическую справку. О степени знакомства с Островским говорит тот факт, что он назван в этой справке Николаем Павловичем.

Только в конце 1934 в Сочи к Островскому приезжает самый известный советский журналист М. Кольцов. Есть веские основания полагать, что Кольцова «навел на Островского» М. Колосов, т.к. зимой в Сочи делать нечего, а, значит, Кольцов приехал специально ради Островского.

Подтверждение близкого знакомства Колесова с Кольцовым можно найти в агентурной справке на М. Кольцова Сталину: [9]

«Арестованная троцкистка ЛЕОНТЬЕВА Г.К. показала, что КОЛЬЦОВ объединял вокруг себя законспирированную троцкистскую группу литераторов и старался продвигать их в «Правде», в «Крокодиле» и «Огоньке». На квартире КОЛЬЦОВА в доме правительства был организован салон, где собирались писатели: Б. ЛЕВИН, В. ГЕРАСИМОВА, ЛУГОВСКОЙ, С. КИРСАНОВ, М. КОЛОСОВ, М. СВЕТЛОВ и другие.»

Итак, М. Колосов мог заинтересовать Кольцова книгой, но почему статья не была напечатана сразу?

Ведь обычно статьи Кольцова публикуются немедленно, а тут пройдет несколько месяцев, прежде чем 17 марта 1935 г. в «Правде» появится его статья об Островском.

Точного ответа нет, но любопытно, что она была опубликована только после того, как в конце февраля 1935 Сталин «назначил» Маяковского «… лучшим и талантливейшим», после чего стихи о советском паспорте не звучали только из утюга…

А ведь М. Кольцов не просто журналист, а главред «Огонька» и «Крокодила», депутат Верховного Совета СССР; Оруэлл считал его главой советской разведки в Испании, что вполне возможно, т.к. именно он докладывал об «испанских делах» в Политбюро, он описан Хемингуэем в «По ком звонит колокол» под именем Каркова!

Статья Кольцова кончается так:

«И главное: что питало эту мужественную натуру? Что и сейчас поддерживает духовные, физические силы этого человека? Только безграничная любовь к коллективу, к партии, к родине, к великой стройке. Только желание быть ей полезным. Ведь Островский при всех случаях оставался бы материально обеспеченным. Ему не угрожала нищета, как инвалиду капиталистического строя. У него есть персональная пенсия, близкие люди — лежать бы, не утомляться, сохранять оправданное бездействие. Но так велико обаяние борьбы, так непреодолима убедительность общей дружной работы, что слепые, параличные, неизлечимо больные бойцы сопутствуют походу и героически рвутся в первые ряды».

Прекрасно сказано!

Правда уточню, что сносные жилищные условия появятся только после публикации в журнале, а до этого — пока писался роман — в Сочи была 9-метровая комната для него, матери и жены, в Москве в комнате в коммуналке, где у Островских полкомнаты, живет 8 человек, что пенсия Островского была 35 руб. 50 коп. (по другим сведениям-42) при средней месячной зарплате рабочего 75 [11] (чернорабочий — 35, фельдшер — 70, учитель для детей до 13 лет — 62), что жена уходит рано утром и возвращается к ночи — словом все условия чтобы «лежать и не утомляться» вместо напряженного труда.

Статья в «Правде» решила все бытовые проблемы — сразу после нее восторженные отклики, выделяется квартира в Москве недалеко от Кремля и строится дача в Сочи, по роману пишется пьеса и сценарий фильма и проработка книги становится делом государственной важности.

Сочинский дом Островского становится местом паломничества иностранных делегаций; именно сюда Кольцов привезет будущего нобелевского лауреата А. Жида, который в своей книге напишет восторженный отзыв об Островском (но не о романе!).

Замечу, что эта поездка А. Жида по СССР впоследствии станет одним из пунктов в секретной записке Сталину от Ежова и Берии от 27 сентября 1938 г. [9]

В агентурном сообщении от 20 марта 1938 года по этому вопросу сообщается:

«Во время пребывания в СССР А. ЖИДА к нему был прикреплен М. КОЛЬЦОВ, который вместе со своей женой М. ОСТЭН ездил с А. ЖИДОМ почти по всему Союзу.

Наблюдая за А. ЖИДОМ во время нахождения его в СССР, я [имя агента в записке отсутствует — БР] видел, с каким восхищением и восторгом А. ЖИД отзывался о СССР.

И вдруг по возвращении во Францию ЖИД пишет ряд книг в антисоветском духе.

У меня возникает подозрение, что, не обработали ли тогда М. ОСТЭН и КОЛЬЦОВ А. ЖИДА в таком духе, что он, приехав во Францию, написал антисоветскую книгу «Возвращение из СССР».

В конце 1936 Островский умирает, дом в Сочи и квартира в Москве преобразуются в музеи и Корчагин-Островский становится символом эпохи и примером для подрастающего поколения в полном соответствии с текстом Кольцова:

«… слепые, параличные, неизлечимо больные бойцы … героически рвутся в первые ряды».

КАК И КТО РЕДАКТИРОВАЛ РОМАН

Архивы издательства «Молодой гвардии» довоенного периода погибли во время Великой Отечественной войны, поэтому невозможно выделить этапы редактирования — однако по письмам Островского известно, что роман сокращен примерно на треть, поэтому интересно проследить направления правки.

Выделю только один момент: в рукописи пятой главы второй части романа «Как закалялась сталь» описана борьба с троцкистами, к которым примкнул приятель Корчагина Дубава, однако в опубликованном варианте речь Дубавы вообще отсутствует, а речь его оппонента Панкратова дана сокращённо.

Между тем в этой написанной Островским, но выброшенной при публикации речи Дубавы выдвигаются два положения: первое, что партийный аппарат громит Троцкого потому, что:

«Троцкий ведёт борьбу против партийного бюрократизма. «За Троцкого вся вузовская молодёжь,— скажет Дубава,— и его слова «молодёжь — важнейший барометр партии» — истина»…

Второе:

«… выжать [из крестьянства — БР] со всей энергией диктатуры пролетариата имеющиеся у него средства… надо жать из этой стихии всё до последней капли и вложить эти средства в нашу социалистическую промышленность.»

Отвечающий ему Панкратов — в тексте романа — произнесет лозунги о единстве партии и мудрости руководства, на чем дискуссия и завершится, однако интересно понять, почему выступление Дубавы оказалось выброшено.

Кстати, отрицательные персонажи носят малосимпатичные фамилии: Туфта — на жаргоне «гнать туфту» означает не работать, а делать вид; Файло — созвучно «хайло = бранное “глотка”», Дубава — от «дуб, дубина» — так будет и дальше, когда в главе о Боярке саботажнику дана фамилия Черв-инский (от «червь»), причем разрядка дефисом принадлежит самому автору, чтобы читатель не пропустил! А малосимпатичный брат Таи именуется Жоржем от «жоржик» = пижон, франт, мошенник.

Сразу же заметим, что борьба с бюрократическим аппаратом, при всей его верности, неизменный лозунг любой оппозиции, а вот второе положение — о «нажиме на крестьян» для индустриализации гораздо интереснее, поскольку именно он был особенно популярен у вузовской партийно-комсомольской молодежи, которая — о чем обычно забывают — составляла примерно 50% общего числа студентов и была самой образованной (если это слово применимо к молодым людям, едва умеющим читать) частью комсомола!

Но еще важнее то, что Сталин, последовательно борясь с «левацкой» оппозицией Троцкого-Зиновьева, в 20-х годах, после её разгрома и кризиса хлебозаготовок 1927 г. , немедленно «перехватил» лозунги оппозиции и осуществил троцкистскую программу в области индустриализации и коллективизации (впрочем, лозунги большевики всегда меняли легко — так Ленин после того, как партия проиграла выборы в Советы, снял лозунг «Вся власть Советам!» и немедленно восстановил его после Октября, забрав Советы в свои руки)!

И потому, хотя Островский включил в рукопись троцкистскую платформу, редакторы его поправили и заменили дискуссию лозунгами о мудрости партии.

Не менее интересно другое исправление — в рукописи Корчагин примыкает к оппозиции, но порывает с ней и произносит пламенную речь, заканчивающуюся словами

«А до чего ведёт внутрипартийная борьба, когда удары сыпятся и с той, и с другой стороны? Я со стыдом позора вспоминаю один разговор. Товарищ Жухрай, наверно, помнит его. Он меня встретил на улице и привёз на машине к себе. Я, отуманенный борьбой, сказал: “Раз предают революцию, мы должны бороться, даже если надо вооружённым путём”. А Жухрай ответил просто: “Тогда мы вас расстреляем, как контрреволюционеров. Смотри, Павел, ты на последней ступеньке. Ещё шаг — и ты останешься по ту сторону баррикады”».

Как вспоминал М. Колосов, этот эпизод был удален по совету начальника Главлита издательства вдовы первого председателя ВЦИК Я.М. Свердлова:

«Она прочитала рукопись и сказала: «Марк, одно дело, что было в жизни, другое — в литературе». Предложила сделать героя стойким, без отклонений. … мы посоветовались с Николаем и решили согласиться.»

Странно было бы если бы не согласились, но отрывок любопытен тем, как легко словесные споры переходят в вооруженное противостояние и единственным аргументом является расстрел опронентов!

Сколько и кем было подано «советов» и внесено «исправлений» теперь не установить, однако их направленность очевидна — Корчагин делается идеальным молодым героем — он не думает, не анализирует, не выбирает — словом, стальной человек!

Конечно это полностью отвечало пожеланиям Островского, вот только самостоятельно он этого сделать бы не смог.

Надо отдать должное редакторам и их кураторам — они очень точно знали запросы той читательской массы, которой предназначался роман (тут нелишне вспомнить, что герои-папанинцы на торжественном концерте в их честь попросили Утесова исполнить блатную песню «С одесского кичмана бежали два уркана»).

И главное: Корчагин — это не выдуманный персонаж, а живой Николай Островский под другим именем!

Сомневаться не приходиться — сам М. Кольцов так написал о нем в «Правде»

«… пошел в Конную армию и в комсомол, в передовые, в лучшие ряды украинского комсомола, того, что своей молодой, горячей кровью щедро жертвовал для освобождения родины. В седле сражался Коля Островский у Киева, у Житомира, у Новоград-Волынска. Под Львовом, в кавалерийской погоне за отступающим противником, перед глазами его “вспыхнуло магнием зеленое пламя, громом ударило в уши, прижгло каленым железом голову. Страшно, непонятно закружилась земля и стала поворачиваться, перекидываясь набок. Перелетая через голову Гнедка, тяжело ударился о землю…”»

— точь в точь как в романе, хотя последняя фраза «вспыхнуло магнием…» точная цитата из романа, но кто посмеет усомниться, что все это было с самим Островским, тем более что и сам он писал, предваряя публикацию:

«Я попытался облечь в литературную форму действительные факты, зарисовал целую группу товарищей, частью работающих и сейчас, частью погибших. Главных действующих лиц я знал лично и, показывая их, желал сделать это правдиво».

Любопытно, что после публикации очерка М. Кольцова сам Островский просил не путать его с Корчагиным

«… решительно протестую против отождествления меня — автора романа «Как закалялась сталь» с одним из действующих лиц этого романа — Павлом Корчагиным. Я написал роман. И задачи критиков показать его недостатки и достоинства, определить, служит ли эта книга делу большевистского воспитания нашей молодёжи».

Возможно, что эта просьба вызвана тем, что широкая «раскрутка» романа вызвала поток писем очевидцев, знавших Островского и могущих уточнить и опровергнуть отдельные эпизоды, поскольку варианты биографии Островского существенно разнятся — к примеру, в одних говорится о службе у Буденного и ранении [2], в других сам факт службы в Красной Армии объявляется вымыслом [3]).

Но существенно другое — книга сокращена на треть да еще и «выпрямлена» согласно замечаний рецензентов и усилиями редакторов (писатели А. Серафимович, А. Коптяева и зам. главреда «Молодой гвардии» М. Колосов); вероятно были и другие рецензенты и редакторы…

Так что слова зарубежных журналистов о том, что «… эта пропагандистская книга плод труда чуть ли не НКВД, специальное изобретение для поднятия духа советского народа» имеют под собой основание, особенно если вместо НКВД подставить Агитпроп…

Впрочем, дело не в организации-исполнителе, а в том, что стихийно рожденная книга была расчетливо подправлена для достижения заданного пропагандистского эффекта, хотя такой эффективной пропагандой тоже можно гордиться!

КАК СТРОИЛИ УЗКОКОЛЕЙКУ

«Да не робей за отчизну любезную…
Вынес достаточно русский народ,
Вынес и эту дорогу железную —
Вынесет всё, что господь ни пошлет!»
Н. Некрасов. Железная дорога

Один из самых значительных эпизодов романа посвящен строительству узкоколейки для подвоза дров к Боярке — надвигалась зима, и городу (Шепетовке) угрожала «холодная смерть».

Строительство узкоколейки неоднократно обсуждалось (разумеется, в постсоветское время), начиная от чисто инженерных аспектов в [10]:

«… критики, опираясь на дореволюционные нормы строительства железнодорожного полотна, заявили, что за то время, что описано в книге, дорогу построить невозможно. Иные, посетив места, где происходило действие, пришли к выводу, что, наоборот, не требовалось три месяца пробиваться сквозь метель и мерзлую землю — всё можно было закончить недели за две, значит, Островский солгал в описании этого подвига…»

А вот еще, на сей раз М. Веллер [цитирую по кн. Д. Быкова «Блуд труда»]

«… задался однажды вопросом: почему пресловутое строительство узкоколейки в «Как закалялась сталь» было таким долгим и мучительным процессом? Для нормальных людей (каковы на тот момент главные герои романа и его экранизаций) при всех условиях тут работы на две недели, даже без особого надрыва. Не иначе, имела место диверсия: Веллер проконсультировался со знающими людьми и расписал процесс вплоть до сметы. Но без надрыва, без истерики, без пупочной грыжи какая же героика?»

Кто прав в этом строительном споре, сказать не берусь, но я проделал сравнительные подсчеты — в 1931-33 гг. был построен Беломоро-Балтийский канал (227 км/600 дней/100 тыс. рабочих-заключенных); сравнивая с Бояркой (6 верст=6,4 км/90 дн/400 чел) получим, что производительность труда на Боярке была выше почти в 50 раз чем на ББК — конечно, не все 100 тыс. копали и ворочали тачки — кто-то строил бараки, готовил инструмент, но все же! (кстати, упомянутый ранее А. Жид писал, что французские шахтеры, приехавшие в гости к шахтерам советским, спустились в забой и легко выполнили стахановскую норму).

Другой подход — детальный «социологический» анализ — дан в книге Г. Попова [4], который прямо пишет, что можно было перевезти дрова подводами за пару месяцев и, далее, о некомпетентности руководства и наплевательском отношении к людям (нет теплой одежды, негде жить и т.д.).

Но есть важный момент, не замеченный критиками — как и какие реальные события трансформируются в романный эпизод:

«Надвигалась зима 1921 года. Киев оказался без электричества и тепла. Останавливались заводы, фабрики; население страдало от холода, голода. Киевский губком партии призвал добровольцев на строительство узкоколейки от Боярского леса, где еще до революции были нарезаны дрова, до ветки Киев-Фастов, по которой могли бы подвозить дрова для замерзающего Киева. Островский не остался в стороне от призыва, хотя врачи и не рекомендовали делать этого. Работали в тяжелейших условиях. Техники не было. Лопаты, кирки, ломы — весь строительный инструмент. Землю для насыпи под рельсы возили на тачках, носили в мешках и носилках…»

— такова реальная основа Боярки [2].

При этом надо помнить, что Красная Армия заняла Киев только в середине 20-го года и озаботиться подвозом новые власти дров могли просто не успеть!

Но такая проза — дрова нарезаны еще до революции — писателя-Островского не устраивает и в романе появляются вредители, ведущие лесозаготовки с февраля по сентябрь вглубь от дороги!

И это понятно — в книге герой непрерывно борется с врагами — поп, белые, троцкисты, банды, саботажники, а тут просто стройка — и на страницах романа возникает героическая Боярка (кстати, единственным комсомольцем, бросившим свой билет, оказался непролетарский «сын бухгалтера из губпродкома», а поп Василий главой ранее окажется вместе с дочерьми участником заговора — можно только восхититься классовому чутью Корчагина, уже в начале книги насыпавшему попу махорки в пасхальное тесто).

Но почему нужно было спать на цементном полу в доме с выбитыми окнами и дверями? Почему нельзя было наладить сушку одежды?

Казалось бы, что проще — направить бригаду плотников и сбить нары, поставить буржуйки, набить матрасы соломой и т.д., а не спать на цементном полу в непросохшей одежде.

Да и зачем работать самим, когда можно пригнать крестьян из близлежащих сел или остановить проходящий поезд, снять с него пассажиров и заставить их трудиться (кстати именно так поступала новая власть с нетрудовыми элементами, выгоняя их на расчистку улиц от снега).

Почему, зная, что в окрестностях орудует банда, нельзя было организовать охрану работающих — напомню, что у Корчагина в нагане было только три патрона!

Почему нельзя было подогнать несколько вагонов, тем более что в романе упоминается сотни простаивавших в депо вагонов и жить по-человечески, либо в ездить до соседней станции и жить в доме с целыми окнами?

Да все потому, что тогда из героической эпопеи получится производственный роман, потому что Корчагины созданы для борьбы, а не для мирной жизни, в которой им просто нечего делать, и если власти удается увлечь (навязать) его молодежи как образец, то ее (молодежь) можно бросать на любые стройки, заставляя верить в «город-сад», который успеют построить и в том саду погулять…

Эпизод с Бояркой с «иженерной точки зрения» получился не слишком удачным только потому, что захотелось «втиснуть» саботажников (плюс двести сотрудников-дармоедов!) — но пусть в августе небывалая жара и заготовленные дрова сгорят либо небывалые дожди и их смоет в реку — и далее по тексту и никаких критиков — однако идеологически Боярка безупречна, именно там Жухрай произнесет знаменитое «Вот где сталь закаляется!»

* * *

Жаль только — жить в эту пору прекрасную
Уж не придется — ни мне, ни тебе.

При жизни город-сад не получается.

Ни в 20-х, ни в 30-х, ни в каких, но это сейчас очевидно (и то не для всех); Корчагина нельзя однозначно записать в хорошие или плохие — так волкодав хорош для охраны от волков, но не как домашняя собачка…

Его бесстрашие и бескомпромиссность плохо сочетаются с мирной жизнью, но если властям удается поддерживать настроение крепости, окруженной врагами, Корчагиным есть где развернуться и стать примером.

Боярке, где строят узкоколейку, посвящена только одна глава романа — во всех других Корчагин воюет с белыми и бандитами, с троцкистами, митингует и т.д.

Если внимательно перечесть роман, то обнаружится, что в каждой главе будет свой враг — начиная от попа-Василия, хозяев буфета и официантов, имеющих в день 30 руб. чаевых, когда Павлу платят 10 руб. в месяц, затем немцы-оккупанты,.. троцкисты, бандиты — а когда их список исчерпан, борьба ведется с родителями и братом будущей жены.

… Пушкин писал, что о каждом произведении нужно судить по его законам — так вот, все что сказано про Боярку Аннинским, …, Поповым правильно, но не затрагивает главного: роман Островского построен как житие (даже если автор не знал этого, как герой Мольера не подозревал, что разговаривает прозой), а житие имеет свои «литературные законы» — праведников должны мучить и унижать, ибо воздается им только после смерти (напомню притчу о бедном безногом Лазаре, попавшем в рай) — но если нет богатых и знатных, то «мучителями» становится непогода и зима — отсюда грязь, мороз, полуразрушенное здание, цементный пол, непросыхающая одежда…

Можно привести еще несколько наблюдений в пользу «житийности текста»: так в главе о Боярке «над столом склонилось тринадцать человек » (словно апостолов во главе с руководителем Жухраем); на стройке комсомольцев кормят супом из чечевицы (как намек на первородство, не зря же Островский знал Библию, как и положено святому в детстве!— кстати, в его письмах цитаты из Библии довольно часты) — но все это так, филологические блестки.

Существеннее другое — перенес бы Островский узкоколейку в Сибирь, куда Корчагина направят комиссарить — и возражения критиков снимутся, стройка станет уместна, но что изменится?

Потому-то все, что пишет Дм. Быков о романе (в книге «Блуд труда») бьет мимо цели — тут не восхваление труда как такового, а испытание, посланное герою-праведнику, подобно тому, как святых подвергали пыткам, бросали в клетку львам и т.д. — Корчагин должен все и всех победить!

Кухаркин сын Корчагин — святой (или, если это слово слишком пышно, сказочный либо античный герой); кстати именно так («кухаркиными детьми») в 19-м веке презрительно называли детей простых людей, желавших получить образование.

Это слово «святой», применительно к Островскому, написал А. Жид, потрясенный его мужеством, но еще более оно приложимо к Корчагину («святым из стали» назвал его Аннинский) — и хотя в атеистической стране святым места нет, но именно это слово все ставит на место.

С одним уточнением — с 14 века, согласно Фоме Кемпинскому, считалось, что святость достигается подражанием Христу (как идеалу), однако до Корчагина примеров для подражания не было и он стал первым идеалом для подражания.

И это отличает его от Базарова или Рахметова: те — типы, но никак не святые и слова Базарова об Одинцовой «какие плечи!» немыслимы в устах или мыслях Корчагина — святой может только спасти женщину от дракона (или от бандитов, как Корчагин Анну Борхарт); к слову, в рукописи романа был эпизод расстрела красноармейцев, уличенных в насилии, но в публикации он исчез — насильниками могут быть только петлюровцы или бандиты!

Даже его женитьба в конце книги не любовный роман, а воспитание «настоящего, нашего человека»:

«… союз наш заключается до тех пор, пока ты не вырастешь в настоящего, нашего человека, а я это сделаю, иначе грош мне цена в большой базарный день. До тех пор мы союза рвать не должны. А вырастешь — свободна от всяких обязательств

Так делает Корчагин предложение будущей жене, словно святой принимает ученика-послушника.

И жены — и в жизни, и в романе оправдали его старания — в жизни:

«Раенька работает и растет, как партиец, быстро и правильно. Славная пацанка, живем мы с ней вдоску, по-хорошему.» (Из письма Жигаревой, 1930)

Подстать ей жена романная:

«Тая перешла в члены партии. Настойчивая в работе, она … не отстала от ударниц, и коллектив отметил … своим доверием: она была выбрана членом фабкома.»

Словом, ничего личного.

И еще — по большому счету Корчагину все равно где геройствовать — это Раскольников напрочь связан с Петербургом, а Шепетовку Островского легко перенести в другое место, хоть в Сибирь или Туркестан — не Петлюра, так атаман Семенов или басмачи, лишь бы ему не выйти из образа и это позволяло его читателям в любом конце страны без труда отождествлять себя с Корчагиным и видеть в нем объект для подражания (ведь он борется за справедливость!), а к чему эта борьба приведет, остается за границами книги и обсуждение этой темы в советской России было равносильно самоубийству.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Жанр агиографии имеет свои особенности — святой не может себе «позволить» колебания и сомнения, ему не ведомы обычные людские слабости и в структуре агиографий обычно прослеживаются «родовые пятна» греческого авантюрного романа с его обилием приключений при полном отсутствии психологии — Л. Аннинский справедливо заметил, что персонажи Островского кроме фамилий имеют только глаза

«Давая портрет человека, Островский твердо и неизменно прикован к одному — к глазам. Все остальное он может заметить или не заметить» — только одни глаза… Глаза — не кусочек внешности — это прямой вход в душу. Прямой выход воли и характера.»

Именно связь с жанром делает необходимым тождество Корчагина с Островским — святой не может быть «собирательным типом», должны быть свидетели его земной жизни и потому — сознательно или случайно — пишущие о Корчагине выделяют совпадение придуманного героя с реальным писателем!

Точнее выделяли.

Новые времена — новые песни.

Сегодня мать-кухарка не в тренде — ведь все состоятельные люди оказываются потомками знатных родов — и вдруг открылось, что дед Островского георгиевский кавалер, что отец был унтер-офицером, что семья владела домом с садом, держала трактир, что документальных подтверждений его участия в Гражданской войне нет, что — уж совсем необычно — ему были не чужды сомнения и он, судя по письмам, не был таким прямолинейным, как Корчагин — вот что он писал в 1922-м:

«Люси, не считайте меня, мой друг, за мальчика, который, сидя, ничего не делая, вздумал разочаровываться и мечтать о воздушных замках, и идеальной свободе, равенстве и братстве. Порыв того желания жить своей мечтой бросил меня в армию в 1920 году, но я быстро понял, что душить кого-то — не значит защищать свободу, да и многое другое».

А вот еще

«Друзья Островского писали в своих воспоминаниях о нём, что в 1920 году Николай исчез летом из Шепетовки и появился осенью мрачный, подавленный, никому не рассказывал, где был. Стало быть, если он оказался в тот период на фронте, то увиденное там произвело на него тяжёлое впечатление». [1]

И вот уже его биограф Е. Бузни напишет:

«Не Островский виноват в том, что одна треть рукописи его знаменитого романа «Как закалялась сталь» не была опубликована, а письма при печати сокращались или вообще не попадали на страницы посмертных изданий. Через десятилетия издательство «Молодая гвардия» выпустило новое собрание сочинений писателя с полным текстом романа и письмами без купюр, прятавших долгие годы возмущение писателя, его резкую критику негативного, недопустимого, по его мнению, в жизни государственного и партийного аппарата.»

Читая можно подумать, что Островский был чуть ли не противником Сталина!

Да ни в коей мере!

Есть текст написанной им книги, и этот текст издан и прочитан миллионами, а письма и варианты — что ж, если бы они комментировались в советское время, писали бы, что Островский преодолел юношеские сомнения и т.д., что конечно было бы правдой — да и не ворчал по поводу бюрократии только ленивый.

В действительности письма и выступления Островского последних лет заполнены призывами к молодежи:

«Героев рождала не только гражданская война, но и наше великое сегодня. Не достоин звания героя тот, кто хорошо сражался на фронтах, а сейчас не способен быть передовым бойцом. Труд, ставший делом чести, славы, доблести и геройства [цитата из Сталина — БР], рождает новых героев, не менее мужественных, чем герои гражданской войны.

Нужно только понять и прочувствовать всю героичность того, что мы с вами делаем. Тогда никакие трудности и лишения не смутят нас. Мы уже победили окончательно и навсегда в своей стране. Разгромили и уничтожили тех, кто становился нам поперек пути…»

Островский, возможно, сложней Корчагина, но в общественном сознании он только прообраз (или тень) своего героя.

Аннинский писал свою книгу на излете оттепели, когда бытовала легенда о Сталине, извратившем ленинские идеи; бескомпромиссный Корчагин в общественном сознании тех лет с его романтизацией «комиссаров в пыльных шлемах» противопоставлялся разжиревшим партийным бонзам.

… В 2014 Аннинский, как бы вспоминая время написания книги, сетует, что «время Корчагиных прошло».

Ох уж эта вечная тоска по героическому — Герцену претила победившая буржуазия в 1848, Тургенев сетовал, что прошло время Базаровых, Блок в 1917 с ненавистью писал о парламенте, где после долгих обсуждений такой-то законопроект будет отвергнут, пастернаковский Живаго восхищался «великолепной хирургией».

Не дай Бог прихода «времени Корчагиных», для которых что своя, что чужая жизнь копейка.

Правда есть и другой Корчагин, который не смирился с болезнью, а смог написать книгу, но этому Корчагину в книге посвящено всего несколько заключительных страниц.

И, добавлю, предельно схематичных, хотя для Р. Роллана, А. Жида и для современного читателя именно это преодоление себя наиболее интересно — но тут нет ни руководящей роли партии, ни борьбы с троцкистами и потому современникам Островского и ему самому это менее интересно, чем Боярка.

А теперешним читателям не интересны оба Островских-Корчагиных — можно сетовать на засилье обывателей и даже если согласиться, что обыватель с его мелкими бытовыми мечтами жалок и смешон, то альтернативный Корчагин со товарищи страшен и смертельно опасен.

Сначала он разобьет белых, потом бандитов, потом прижмет обывателей и займется бывшими соратниками — тут не Рахметов с Раскольниковым, а Робеспьер с Дантоном: сначала уничтожат оппозицию, затем Кольцов, «открывший» Островского, будет расстрелян в 1938 как троцкист, а затем будут уничтожены и все подписавшие на него справку — Ежов как немецко-польский агент и позже Берия — как английский.

Наверно то, что сейчас напишу, писать бы не стоило, но об этой книге надо говорить все до конца.

Я все знаю — о книгах прострелянных и залитых кровью наших бойцов, о том, что у О. Кошевого она была настольной книгой, о наших раненных, которым она помогала выжить — но скольким тысячам она исковеркала жизнь! Сколько молодых людей по зову партии ехали возводить Магнитку и Днепрогэс, мерзли, голодали и умирали только потому, что их вожди относились к ним как к расходному материалу!

А раз так, чего их считать, и все тонет в бравурных фразах о долге и самопожертвовании, и если такое отношение к комсомольцам-добровольцам, то стоит ли удивляться, что Островский, приветствуя молодежь Березниковского химкомбината (где «170 человек имеют семилетнее образование»!) называет их строителями Березников, хотя строили десять тысяч заключенных, от которых остались бараки, где жили рабочие химкомбината еще более 30 лет!

Думаю, что Островский это знал — ведь летом 1934 г. Паша Орехова, девушка-библиотекарь с химкомбината, более десяти раз по целому дню проводила у писателя, рассказывая ему о Березниках и он послал с ней книги в подарок [12].

По случайности это строительство описал заключенный Варлам Шаламов в «Вишере», но, как писал Шекспир, «Правда — собака, которую надо держать на цепи», и вместо 10 тысяч каторжников (с 1929 по 1931 умер каждый шестой!) в письме Островского строителями объявляется славная советская молодежь, дружно прорабатывающая книгу о Корчагине.

Я пишу это не для того, чтобы упрекнуть Островского — в конце-концов летом 1933 Беломорско-Балтийский канал посетила группа из 120 писателей и художников (среди них были писатели Алексей Толстой, Михаил Зощенко, Вс. Иванов, Виктор Шкловский, Ильф и Петров, Валентин Катаев, написавших восторженную книгу о строителях канала — но с тех пор прошло без малого сто лет, и невозможно читать те книги так, как тогда.

В авторитарной-тоталитарной стране власть не отвечает перед «подвластными», как их не называй — народ, население, подданные, плебс — и книга Островского выполнила задачу «большевистского воспитания нашей молодёжи», и Корчагин был и остается одним из краеугольных советских мифов, и Островский хотел именно этого — и у него получилось.

И потому, будь моя воля, книгу стоило бы не исключать из школьной программы, а разъяснять на ее примере как работает пропаганда, как создают святых в атеистической стране и куда они освещают путь

Источники

  1. Литературное досье Николая Островского (Евгений Бузни) / Проза. ру
  2. Так закалялась сталь
  3. В последний год жизни Николай Островский чувствовал себя очень счастливым человеком
  4. Г. Х. Попов. В БУРЯХ ЭПОХИ. Изд. дом. Экономическая газета, 2011, 832с. — с.268-272
  5. Л. Аннинский. Обрученный с идеей
  6. А. Жид. Возвращение из СССР.
  7. Как закалялась сталь. Дрова: что на самом деле происходит в старинном романе
  8. Д. Быков. Блуд труда
  9. Спецсообщение Н.И. Ежова и Л.П. Берия И.В. Сталину
  10. Почему в США популярен роман «Как закалялась сталь»
  11. Имущественная дифференциация…
  12. А. Большаков. Тетрадь Николая Островского

Один комментарий к “Борис Рушайло: Советский святой

  1. «И потому, будь моя воля, книгу стоило бы не исключать из школьной программы, а разъяснять на ее примере как работает пропаганда, как создают святых в атеистической стране и куда они освещают путь».
    Самое важное качество для вступающих в жизнь — потребность думать. Именно его должны передать молодежи те, кто берет на себя миссию пророков. В умении думать заслон от ограниченности, делающией людей матералом затей тоталитарной власти: будь то герой романа Павка Корчагин — апостол новой веры справедливости, или автор его «жития» — Николай Островский.
    Отличная работа автора статьи, заметно выделяющаяся вдумчивым анализом на фоне «одномерности» и политических актуалий прочих материалов.

Обсуждение закрыто.