Михаил Ривкин: Недельный раздел Толдот

В тот момент, когда Яаков прошёл «вторичное рождение» раз и навсегда закончилась его прежняя мирная жизнь «человека кроткого, живущего в шатрах» (Брейшит 25:27). С этого момента неизбежно должна была начаться совсем другая жизнь. Более того, сам Яаков стал, в известном смысле, другим человеком.

Недельный раздел Толдот

Михаил Ривкин

Как предисловие к серии недельных глав за этот год рекомендуется прочесть третью часть очерка «Трансформация идеи Божественного Откровения».

Лейтмотивом всего раздела Толдот проходит принцип Минората — «больший будет служить младшему» (Брейшит, 25:24). Мы уже отмечали, что именно на этом общем принципе основан «большой миф» — вечно повторяющийся и возобновляющий себя парадоксальный обмен функциями и миссиями между двумя мифологическими образами, между двумя ролевыми Персонами, и, более того, между двумя историческими-конкретными народами и между двумя метаисторическими Сверхнародами. (См. Раздел Толдот). «Кража благословения» Яаковом — это яркая, бурлескная траги-комедия, открывающая, визуализирующая и совмещающая в единой колоритной сцене все эти многослойные глубины большого мифа.

В легендах Брейшит сквоь реалистические, психологически достоверные портреты героев всё время проглядывает метаисторический «второй план». Соперничество Яакова и Эсава это соперничество двух людей, но это, разумеется, и соперничество двух народов. Израиля и Эдома. В этой многовековой борьбе Израиль, в конце концов, победил Эдом, при том, что именно Эдом был древнее, и, на ранних этапах истории, сильнее. На этом могла бы закончиться история этого противостояния в парадигме «малого мифа». Но в «большом мифе» это противостояние возвращается вновь и вновь. Современное государство Израиль — это отнюдь не древний Израиль, и уж точно, современный Эдом — это не древнее ближневосточное племя, но при всём огромном различии в конкретно-исторических реалиях, на уровне метаисторическом это продолжение всё того же «великого противостояния» двух Сверхнародов.

Каждая из множества красочных подробностей этой истории — это маленькая, но совершенно обязательная, глубоко символичная деталь «большого мифа». Каждая такая деталь имеет свою «мифологическую глубину». В полной мере это относится и к такому, на первый взгляд, карнавальному трюку, как обвязывание Яакова шкурками козлёнка, чтобы сделать его неотличимым от лохматого и волосатого Эсава. (Брейшит 27:16). Перед этим Ривка уже успела одеть Яакова в «любимую одежду» Эсава. Но если переодевание — это то, что часто случается в реальной жизни, то обвязывание шкурками — это что-то сказочное, волшебное, это не столько направленное на достижение практической цели действие, сколько мистический ритуал. Обвязывание шкурками — это, пользуясь термином Г. Гункеля, «бледный миф». Иными словами, это символичная деталь, имеющая решающее значение в большом мифе, уходящая корнями в седую, доисторическую древность, но уже переставшая быть понятной и значимой на том этапе, когда «большой миф» был записан, инкорпорирован и адаптирован в израильском фольклорном наследии, наполнился израильскими смыслами и значениями.

Попробуем вернуться от этого «бледного мифа» на шаг назад, к изначальному мифу о козьих шкурках, во всей его красочности и смысловой полноте. Дж. Дж. Фрэзер в своей фундаментальной монографии «Фольклор в Ветхом Завете» приводит около двадцати сходных ритуалов у разных народов, в первую очередь — африканских. Это даже не один шаг назад — от «бледного» мифа к «красочному», а целых два: этнографические данные позволяют нам отследить ту культовую реальность, которая предшествует словесному изложению, реальность живого, естественного, органичного обряда, который происходит либо в полном молчании, либо сопровождается односложными ритмичными заклинаниями. На этой, самой ранней стадии, обряд не нуждается ни в каких словах, все действия самоочевидны и понятны любому из участников. На более поздней стадии, когда обряд стал уже данью традиции, его постепенно стали сопровождать пояснениями, без которых он не всем был понятен. И, наконец, на самой поздней стадии, сам ритуал уже не выполнялся «вживую», но словесное описание, всё более краткое и «бледное», ещё сохранилось где-то на периферии культуры. Именно эта, словесно-описательная форма обряда, сохранилась в рассказе Торы про козлиные шкурки Ицхака.

Все описанные ритуалы Дж. Фрэзер относит к категории «вторичного рождения». В них участвуют мать и ребёнок, иногда — новорожденный, иногда — в возрасте нескольких лет, реже — в возрасте инициации. Роль матери и ребёнка всегда пассивна, все действия совершают ближайшие родственники, либо специально назначенные люди. Перед ритуалом забивают козу или овцу. Затем с забитого животного снимают шкуру, нарезают в виде полосок или колец, эти полоски или кольца надевают на руки, на запястья, иногда — на тыльную сторону ладони ребёнка. У некоторых народов привязывают шкурки и к другим частям тела. К телу матери также привязывают некоторые части забитой козы, не только шкурки, но и кишки, которые тянутся от тела матери к телу ребёнка. И символизируют пуповину. В таком виде мать и ребёнок пребывают у разных народов от нескольких часов до трёх дней. Мясо козы, разумеется, все члены рода съедают во время ритуальной трапезы. У других племён сходные ритуалы применяют и ко взрослым, при этом роль матери, если та умерла, выполняет одна из жриц:

«Странный библейский рассказ о перехваченном благословении — это сплетение обмана и предательства со стороны коварной матери и лукавого сына по отношению к престарелому супругу и отцу — предстает в ином свете, гораздо более благоприятном для героев рассказа, если мы допустим, что библейский автор напрасно скомпрометировал их, не поняв настоящего смысла описанного им происшествия. Последнее, если я не ошибаюсь, есть не что иное, как юридическая фикция вторичного рождения Иакова в образе козы, понадобившаяся ему для того, чтобы считаться старшим сыном своей матери, а не младшим. Мы видели, что у племени акикуйю, вероятно арабского и во всяком случае семитического происхождения, практикуется подобная фикция рождения от козы или овцы и играет важную роль в его социальной и религиозной жизни. Упомянутая гипотеза подтверждается рядом фактов, показывающих, что имитация повторного рождения от женщины или животного была у других народов средством, к которому прибегали в тех случаях, когда по той или иной причине человеку нужно было расстаться со своей прежней личностью и присвоить себе другую, чтобы начать новую жизнь. Короче говоря, на первоначальной ступени истории права юридическая фикция вторичного рождения часто служила способом отметить изменения в социальном положении человека»[1]

Следует ещё раз уточнить, что, при всех своих колоссальных этно-культурных познаниях, Дж. Фрэзер представлял себе процесс возникновения танахического текста несколько упрощённо. Едва ли можно говорить о каком-то конкретном авторе, который что-то понял или не понял. Речь идёт о ритуале, который на протяжении многих тысяч лет повторялся в мельчайших подробностях у многих народов древнего мира. С течением времени сам ритуал становился всё более схематичным, но зато дополнялся всё более подробным словесным описанием, призванным объяснить участникам смысл происходящего. На ещё более поздней стадии это словесное описание зажило своей жизнью, стало передаваться от одного родового клана к другому, и, возможно, от одного народа к другому, достигнув и тех мест, где сам древний ритуал не практиковался. При этом в пересказе главная цель вторичного рождения — «расстаться со своей прежней личностью и присвоить себе другую, чтобы начать новую жизнь» всегда подразумевалась, но никогда не проговаривалась вслух, как это часто бывает с самой важной и таинственной частью магического ритуала. Поэтому эта главная цель на позднейших стадиях записи и окончательного редактирования рассказа, действительно, перестала быть понятной. Сам ритуал упомянут, но ему приписана новая цель, «приниженная», упрощающая, едва ли не комическая, такая цель, которая была хорошо понятна «целевой аудитории» рассказа. Это именно то, что происходит во многих «бледных» мифах, когда верность традиции заставляет сохранять даже непонятное в рассказе, упрощая и банализируя это непонятное.

Именно такое понимание ритуала «вторичного рождения» как расставания с прежней личностью и начала совсем другой, новой жизни, помогает нам правильно понять роль и место этого ритуала в жизнеописании Яакова. В тот момент, когда Яаков прошёл «вторичное рождение» раз и навсегда закончилась его прежняя мирная жизнь «человека кроткого, живущего в шатрах» (Брейшит 25:27). С этого момента неизбежно должна была начаться совсем другая жизнь. Более того, сам Яаков стал, в известном смысле, другим человеком: готовым к дальним странствиям, к суровым испытаниям на чужбине, и даже к борьбе с таинственным незнакомцем у Яббока. И великое откровение в Бэйт Эле, и наречение имени Исраэль — это неизбежное логическое развитие и завершение ритуала «вторичного рождения».

___

[1] Дж. Дж. Фрэзер Фольклор в Ветхом Завете Моска Излательство политической Литературы 1986 стр. 228-238.

2 комментария для “Михаил Ривкин: Недельный раздел Толдот

  1. \»Однако, как сложно, если этот другой готов продать своё первородство за
    простую чечевичную похлёбку красноватого цвета… Или я что-то перепутал?\»

    В отдельной заметке мы уже писали, что рассказ о продаже первороства вклинивается, достаточно произвольно и сюжетно немотивированно, между рассказом о рождении близнецов и рассказом о краже благословения. Эти два рассказа, несомненно, относятся к одному повествованию, они логически следуют друг за другом в развитии сюжета и рисуют нам очень близкие, психологически достоверные, портреты главных героев -Ицхака, Ривки, Яакова и Эсава. В обеих рассказах мы видим у этих персонажей одни и те же черты характера, один и тот же душевный настрой. Рассказ о продаже первородства сюжетно излишен, он ничего нового нам не сообщает ни о развии событий, ни о характере героев. Вероятно, это — коротенький отрывок некоего вполне самостоятельного сюжета, который до нгас не дошёл. Но даже если отбросить все эти сложные соображения текстуальной критики и читать повествование как оно перед нами. то и в таком прочтении рассказ о продаже первородства идёт РАНЬШЕ, чем рассказ об обряде инициации, иными словами, в рассказе о продаже первородства фигурирует ещё \»старый\», не пошедший инициации Яаков.

    https://a.berkovich-zametki.com/?p=58827

  2. “..Более того, сам Яаков стал, в известном смысле, другим человеком: готовым к дальним странствиям, к суровым испытвниям на чужбине, и даже к борьбе с таинственным незнакомцем у Яббока. И великое откровение в Бэйт Эле, и наречение имени Исраэль — это неизбежное логическое развитие и завершение ритуала «вторичного рождения»…”
    :::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::
    Однако, как сложно, если этот другой готов продать своё первородство за
    простую чечевичную похлёбку красноватого цвета… Или я что-то перепутал?

Обсуждение закрыто.