Генрих Иоффе: Неразгаданные Гучков и дочь его Вера

Проститься с ним пришли русские эмигранты разных политических убеждений. Его оппонент П. Милюков сказал: ушел выдающийся человек, ушел, как и при жизни, неразгаданным. Прах Гучкова захоронили в Париже на кладбище Пер-Лашез, но через некоторое время захоронение исчезло.

Неразгаданные Гучков и дочь его Вера

Генрих Иоффе

 Генрих Иоффе Памяти Розы П.

«Истории нет. Есть биографии».
Р. Эмерсон

У него было прозвище — «неторгующий купец». Он и был из купечества. Еще прадед, старообрядец Федор, вышедший из крепостной зависимости, сумел собрать деньжат, и заложил «на Москве» мануфактурное производство. А при внуках Федора их мануфактурное дело разрослось так, что стало известным и за границей. Разбогатели федоровские потомки. И совсем не похожи были на купцов, описанных А. Островским или М. Горьким: пузатых, бородатых, в красных косоворотках, сапогах-бутылках. Вполне светская публика.

* * *

Александр Иванович Гучков (род. в 1862 г.) получил блестящее образование. Учился в русских и зарубежных университетах, изучал историю, филологию, философию, экономику, финансы и другие науки. Был он человеком поколения времени великих освободительных реформ Александра Второго, отменивших крепостное право и осуществивших ряд либеральных реформ в государственной системе и обществе.

Свою карьеру Гучков начал с общественной деятельности в родной Москве. В 1896 -1897 гг. он уже был заместителем городского головы. Москва многим должна была быть признательна Гучкову. Благодаря его деятельности во второй столице мостили улицы и площади, ввели в строй первую очередь сети канализации, завершили строительство мытищинского водопровода. Появлялись и другие благоустройства.

Но не забывал Гучков и «наследственного дела» — предпринимательства. В 1901 г. он занимал должность управляющего Московского учетного банка, а позднее стал председателем наблюдательного комитета известного страхового общества «Россия» (его фундаментальные здания и по сей день занимают кварталы между Сретенкой и Покровкой). Гучков был весьма состоятельным человеком. Ко времени революции его капитал составлял более 600 тыс. рублей. Тем не менее предпринимательство и финансы не являлись для него главным. Общественная деятельность и политика — вот что привлекало Гучкова в несравненно большей степени.

И прежде всего политика. У него была «флебустьерская натура», он и сам называл себя «шалой личностью». Множество дуэлей, на которые он вызывал даже не по слишком серьезным поводам, ему не доставало. Что такое дуэли? Гучков буквально рвался туда, где опасности носили несравненно более глубокий, а главное — политический характер. Он был как бы одним из наглядных примеров того, что на смену увядавшего «первенствующего класса» — дворянства — движется новый класс-буржуазия. Только таких, как Гучков, в нем было раз — два и обчелся…

* * *

Последние годы 19 в. как будто специально создавали для таких, как Александр Гучков, «горячие точки». Во второй половине 90 гг. в Османской империи поднялась волна освободительных антитурецких выступлений. В 1896 г. Александр вместе со старшим братом Федором (отличавшимся крутым нравом и склонностью к разгулам) — в Болгарии.

В 1897 г. в Северо-Восточной части Китая Россия начала строительство Китайско-Восточной железной дороги. Тут требовалась сильная охрана. У Гучкова был военный опыт (после учебы в университете он некоторое время служил в гвардии), и он без всяких раздумий направился в Маньчжурию. Там, в военной охране, он прослужил офицером с конца 1897 по 1899 г. И позднее снова вернулся в Китай, когда там вспыхнуло «Боксерское восстание» против колониальных захватчиков.

Поистине неисповедимы были пути Гучкова. Сегодня Дальний Восток, а завтра… Завтра он уже в Южной Африке. В 1899 г. там началась 2-я англо-бурская война (первая 1880-1881 гг.). Бурами (бур по-голландски означает «крестьянин») называли потомков выходцев из Голландии, Дании, Франции, Германии и других стран Европы, поселившихся в Южной Африке еще в 17 в. Почти все они занимались сельским хозяйством (жили фермами), используя труд местного черного населения. Казалось, никому не мешали. Но еще в 70-80 гг. южная оконечность Африки привлекла повышенное внимание Англии. Здесь пролегал путь к жемчужине британской колониальной империи-Индии, и англичанам необходимы были опорные пункты на побережье. Но это была территория буров. Вооруженной силой англичане оттеснили их за реку Вааль, где они образовали свои республики: Трансвааль и Оранжевую. В 1899 г. началась 2-я англо-бурская война (закончилась в 1902 г.). Англичане вели ее жестоко (впоследствии был снят замечательный фильм «Трансвааль в огне»), и общественность многих стран сочувствовала бурам. В Трансвааль из разных стран направлялись добровольцы, чтобы сражаться на стороне буров. Гучков с братом Федором (и некоторыми другими русскими), конечно, оказались среди них. Александр воевал в самых опасных местах, проявляя выдержку и храбрость (между прочим, в этой войне участвовал У. Черчилль). Был ранен в ногу, после чего всю жизнь хромал. Попал в плен. Но вскоре после возвращения в Россию опасная дорога опять позвала Гучкова. В 1903 г. он уже в Македонии, восставшей против турецкого владычества.

Зимой 1904 г. началась русско-японская война. По поручению Московской городской думы Гучков в качестве помощника управляющего, а затем и управляющего Обществом Красного Креста, отправился на театр военных действий. Фактически от его распорядительности и самоотверженности зависело снабжение да и судьба множества раненых, и он делал для них все, что мог. Увы, война складывалась неудачно для России. Пал Порт-Артур и в письме жене Гучков писал: «Мучителен не только сам факт падения, сколько его подробности, унизительные до того, что краска стыда поднимается». Настоящий подвиг Гучков совершил после сдачи Мукдена. Он не ушел, не бежал с войсками, а остался в плену вместе с ранеными солдатами и офицерами. И когда весной 1905 г. Гучков вернулся в Москву и предстал перед городской думой, переполненный зал встал, приветствуя его.

* * *

1905 год. В России революция! 17 октября 1905 г. император Николай II издал поистине исторический Манифест, который учреждал законодательную Государственную думу и провозглашал гражданские свободы. Самодержавно-монархическая Россия пусть со скрипом поворачивала на путь конституционной монархии. Однако в обществе царский Манифест приняли по-разному. Революционеры утверждали, что это — политический маневр с целью сбить революционную волну. Либералы в своей оценке разошлись. Левые либералы — кадеты — считали Манифест недостаточным, поскольку правительство по-прежнему должно было формироваться царем и нести ответственность не перед Думой, а перед ним. К тому же Дума делила с царем и свои законодательные права.

Гучков же безоговорочно поддержал Манифест, считая, что переход от многовекового самодержавного правления к конституционному, представительному правлению и должен быть осуществлен не сразу, а постепенно, в процессе общественного и государственного развития. И он стал одним из основателей, а с 1906 г. лидером партии правых либералов — «Союз 17-го октября».

Но в период, когда страна переживала дух радикализма, «накренилась» влево, программа «Союза 17 октября» не могла получить широкой поддержки. Гучков не был избран ни в 1-ю, ни во 2-ю Думу.

В 1907 г. премьер-министр П. Столыпин изменил избирательный закон, и в 3-ей Думе большинство уже принадлежало монархистам и октябристам. В эту Думу был избран и Гучков (в ней он возглавил комиссию по обороне) — твердый сторонник столыпинской политики. Между ним и Столыпиным сложились дружеские, доверительные отношения (это Столыпин в марте 1910 г. выдвинул Гучкова на пост председателя 3-ей Государственной думы).

Но Гучков не мог не видеть, что в сферах высшей власти (вокруг царя) существовали и набирали силу группы, видящие в политике Столыпина угрозу своим узким интересам. То была дворцовая камарилья, в которой особая роль принадлежала некоторым великим князьям, старым матерым бюрократам, засевшим в Государственном совете и заправилам так называемого «Объединенного дворянства».

В ноябре 1908 г. в Таврическом дворце он открыто выступил с речью против «пустопорожней деятельности» некоторых великих князей. Если мы призываем народ идти на большие жертвы во имя Родины,— говорил он,-то «мы вправе обратиться к тем немногим безответственным лицам, от которых мы должны потребовать только всего??? — отказа от некоторых земных благ и некоторых радостей тщеславия, которые связаны с теми постами, которые они занимают». Речь произвела впечатление разорвавшейся бомбы.

Гучков вызвал озлобление не только в близкой к царю среде, но и во всей консервативной, антистолыпинской группе. И даже сам Столыпин проявил недовольство. «Что Вы наделали!»,— укорял он Гучкова. Между единомышленниками и друзьями наступало охлаждение. Когда весной 1911 г. Столыпин вознамерился учредить земства в западных губерниях, не согласовав это с Думой, Гучков, протестуя, ушел с поста думского председателя. В сентябре в Киеве Столыпин был убит террористом — агентом охранки. Д. Богровым. С гибелью Столыпина рухнули все «октябристские» надежды на реформирование во многом обветшалой монархии. Гучковский «Союз 17-го октября», собственно и созданный «под Столыпина», терял перспективу. Члены его, в числе которых по откровенному признанию самого Гучкова, «девять десятых были сволочь», разбегались. Сам Гучков все более и более становился, мягко говоря, персоной нон грата для царского дворца.

* * *

Политические причины этого были ясны: Гучков являлся конституционалистом, поддерживавшим связи с кадетами, сторонником столыпинских реформ, безжалостным гонителем отживших укладов верховной власти. Впрочем, многие полагали, что существовали и личные мотивы. О них в мемуарах, в частности, рассказал секретарь фракции октябристов в 3-ей Думе Н. Савич. Поначалу, писал Савич, Гучков с его «флебустьерством» даже нравился царю. Он охотно принимал его и отношения между ними, по-видимому, были доверительными. В одну из встреч Николай рассказал Гучкову «нечто», не предназначенное для огласки. Тем не менее это «нечто» позднее каким-то образом попало в печать. Раздосадованный царь велел передать Гучкову, что тот — «подлец». Вызвать царя на дуэль, как это он делал обычно, Гучков не мог и его ответом стала острая неприязнь к царю. Что скрывалось в этом «нечто» мы не знаем, но, может быть, и что-то имеющее отношение к Распутину.

Время пребывания Гучкова в 3-ей Думе и позднее совпало с подъемом так называемой распутиниады, возвышением «тобольского Заратустры», «старца» Григория Распутина. Почвой для этого можно считать тяжелую болезнь наследника-цесаревича Алексея и своеобразное приобщение императрицы Александры Федоровны (полуангличанки-полунемки) к православию еще допетровской эпохи с его верой в святых отшельников, монастырских пророков, прозорливых старцев и даже юродивых. Императрица, по-видимому, искренне верила в то, что молитвы и целительный дар «божьего человека» Распутина поможет ее страдающему гемофилией сыну. Так Распутин добрался до «подножья трона». Многие монархисты видели в этом оскорбление и унижение монархии, либеральные же оппозиционеры воспользовалась этим как способом ее политической компрометации. Есть свидетельства, что Гучков играл весьма активную роль в раскручивании антиромановской «распутиниады». И даже в том, что тысячеустная молва разносила надуманную «тайну алькова императрицы», куда якобы проник «старец».

В Царском Селе Гучкова возненавидели. На встречах с депутатами 3-ей Думы царь не подавал ему руки. Императрица в одном из писем мужу писала, что было бы хорошо, если бы Гучков попал в какую-нибудь катастрофу. И когда в 1912 г. Гучков не был избран в 4-ю Государственную думу, это не обошлось без воздействия властей. В Царском Селе не скрывали радости. Гучков в долгу не оставался. Тем более что он был ярким оратором, как многие считали, не уступавшим такому всероссийскому златоусту, как Ф. Плевако. В ноябре 1913 г. на одном из собраний октябристов он заявил: «Государственное творчество иссякло… Его заменила борьба личных интриг и домогательств… Государственный корабль потерял курс».

Лично в убийстве Распутина Гучков не участвовал. Но в его архиве хранится анонимный подробный отчет о том, как это происходило. А не так давно в исторической литературе появились сообщения о том, что в убийстве Распутина принимали участие агенты английской спецслужбы О. Рейнер, С. Элли и др. Документальных данных этого пока нет, но такую возможность совсем исключить нельзя. И если так, то можно допустить, что связи с английскими офицерами налаживались и через Гучкова.

* * *

Уже будучи в эмиграции Гучков приподнял завесу над своей деятельностью еще в канун революции. Он рассказал, что в октябре 1916 г. образовался «кружок» (12-15 человек), в котором обсуждалась подготовка государственного переворота. «Тот, кто переворот сделает,— говорил тогда Гучков,— тот и будет господином положения». Пришли к заключению, что лучший вариант — остановить на каком-либо участке железнодорожного пути «литерные» — царские поезда (их было два), склонить или принудить Николая II отречься в пользу наследника-цесаревича, 14-летнего Алексея при регенстве брата царя — великого князя Михаила Александровича. К «кружку» примыкали «сахарный» миллионер М. Терещенко, молодой князь А. Вяземский и др. Из числа военных, связанных с «кружком», Гучков называл имя генерала А. Крымова — будущего «второго человека» в «путче» генерала Л. Корнилова. Практическая подготовка переворота, видимо, далеко не зашла. Сдерживало, не исключено, и сознание того, что без крови, в том числе и царской, не обойдется. Гучков сам называл подготовку «заговора» «эмбриональной». Но он считал, что большая вина «руководящих кругов русского общества» в том и состояла, что они «недостаточно сознавали необходимость переворота и так и не решились взять его в свои руки…».

Гучков ясно понимал, что для спасения монархического строя прежде всего необходимо попытаться срочно привести хоть в какой-то порядок вышедших из повиновения солдат Петроградского гарнизона и Петроградского военного округа. Ему дали машину для объезда города и окрестностей. Когда автомобиль уже тронулся, в открытую дверцу успел вскочить князь Вяземский. Поехали. У Семеновских казарм их кто-то окликнул. Они не остановились. Тогда по ним открыли огонь. Вяземский был тяжело ранен. Его отвезли на квартиру знакомого офицера, где он и скончался.

Гучков вернулся в Думу потрясенный, но еще более убежденный в том, что с установлением власти надо спешить. Во Временном комитете уже знали, что царь еще в ночь на 28 февраля выехал из могилевской Ставки, но два его «литерных» поезда, не доехав до Царского Села, повернули на Псков и находятся там. Председатель Думы М. Родзянко вел по аппарату Юза переговоры с главнокомандующим Северным фронтом (штаб находился в Пскове) генералом Н. Рузским о необходимости убедить царя согласиться на формирование правительства, ответственного перед Думой. Рузский отвечал: Николай II согласен. Но чуть позднее Родзянко сказал, что эта царская уступка уже недостаточна и, ссылаясь на революционные массы города, заявил: теперь требуется отречение царя от престола и воцарение наследника Алексея при регенте великом князе Михаиле Александровиче.

* * *

Никто из думцев, вероятно, не мог предполагать, что царь пойдет на такой шаг добровольно. И встал нелегкий вопрос, кого из депутатов послать в Псков, способных оказать на Николая II нужное воздействие. Не исключали, что посланцы встретят в Пскове сопротивление, а, может быть, будут и арестованы.

Неизвестно, как определялись эти посланцы. Вызвались ли сами или их кандидатуры были выдвинуты думцами. Так или иначе, определились двое: А. Гучков и В. Шульгин. В этом «тандеме» случайность, пожалуй, отсутствовала. Скорее был расчет. Гучков, возможно, мог посчитать, что получит хороший шанс ответить на враждебность к нему Николая Второго, приложив все усилия, чтобы добиться, наконец, его устранения. Но вполне могло учитываться и то, что «сдача» «ненавистному Гучкову» представилась бы слишком оскорбительной для Николая и вызвала у него нежелательные (для думских лидеров) чувства. Может быть во избежание этого к Гучкову присоединился В. Шульгин. Царь знал его как думского депутата от Подольской губернии, монархиста-националиста, в газете «Киевлянин» твердо отстаивавшего пророссийскую позицию. Украину газета называла «Малороссией» и упрямо в каждом номере писала: «Этот край русский, русский, русский!». Вместе с тем в Думе Шульгин занимал столыпинскую позицию, а в годы войны сблизился с либералами в критике правительства. Это делало его вполне подходящим для Временного комитета Думы посланцем в Псков …

Поезд Гучкова и Шульгина подошел к станции Псков в полной темноте. Тускло горели лишь два-три фонаря. Флигель-адъютант царя полковник А. Мордвинов, не дожидаясь полной остановки паровоза, вскочил на подножку вагона, рывком открыл дверь и прошел в салон. Горела лишь свеча. У дальней стены Мордвинов с трудом различил две фигуры. «Оба были, видимо, очень подавлены, волновались, — вспоминал Мордвинов, — руки у них дрожали, когда они здоровались со мной, и оба имели не столько усталый, сколько растерянный вид». Возможно, конечно, Мордвинов и несколько преувеличивал… Он быстро проводил прибывших в салон царя. Тут уже находились сам Николай II, министр двора граф В. Фредерикс, генералы Н. Рузский и Данилов, начальник военно-походной канцелярии В. Нарышкин. Всего 6 человек. Гучков и Шульгин привезли с собой проект царского Манифеста об отречении в пользу сына Алексея, написанный, скорее всего, второпях, возможно, уже прямо в вагоне по пути во Псков. Но проект этот, составленный, по признанию Шульгина, далеко не лучшим образом, не понадобился. Когда Гучков уже приготовился было рассказывать о том, что происходит в Петрограде и объяснять, что ради «умиротворения» Николаю II следует отказаться от власти в пользу наследника-цесаревича Алексея, генерал Рузский наклонился к Шульгину и шепотом сказал: «Это дело уже решенное». Но Гучкову дали возможность говорить. Царь слушал молча, потом задал несколько вопросов и заговорил сам. То, что он сказал, явилось совершенно неожиданным для всех. Он сказал, что, отказываясь от престола, решил поначалу передать престол сыну — наследнику Алексею, но затем, посоветовавшись с доктором Федоровым о болезни сына (гемофилии) изменил решение и передает престол брату-великому князю Михаилу Александровичу… Всем было понятно, что это незаконно: нельзя отрекаться за наследника — цесаревича.

Двое из царской свиты бросились в библиотеку, чтобы посмотреть, что говорится об отречении в «Основных законах» Российской империи. Оказалось, что «Основные законы» царских отречений вообще не предусматривали. После некоторого замешательства Гучков и Шульгин пришли к выводу, что неожиданное решение царя малосущественно. Главную задачу своей миссии — отречение и уход от власти Николая II — они, по-видимому, посчитали выполненной (хотя решение об отречении было принято царем без их воздействия).

А в Петрограде примерно ранним утром 3 марта некоторые члены только что образованного Временного правительства тайно приехали к Михаилу Александровичу, находившемуся в квартире князя Путятина на Миллионной, 12. Здесь решалась судьба монархии в России. Передачу престола Михаилу наиболее активно отстаивал П. Милюков, против был А. Керенский. Вскоре на Миллионную прямо с вокзала прибыли вернувшиеся из Пскова Гучков и Шульгин. Гучков страстно поддерживал Милюкова, Шульгин почти все время молчал.

В итоге великий князь со слезами на глазах сказал собравшимся, что решил не принимать престола до постановления Учредительного собрания. Мы не знаем, о чем думали Николай II и великий князь Михаил Александрович, оставляя престол. Но можно ли исключить, что с этим они связывали умиротворение в стране, недопущение гражданской войны? Вышло наоборот…

* * *

Во Временном правительстве Гучков занял пост военного и морского министра. В условиях расширения и углубления сил, поднятых революцией, этот пост был сопряжен с труднейшими задачами. Левые (так называемые революционные демократы) предпринимали все возможное, чтобы свести на нет роль старой, царской армии, поскольку видели в ней возможный очаг контрреволюции и установления военной диктатуры.

Правые (прежде всего, значительная часть бывшего царского генералитета и офицерства), враждебно встретившие революцию, напротив, стремились сохранить старую армейскую основу в ожидании благоприятной ситуации для нанесения удара по «революционной анархии».

Гучков, конечно, во многом сочувствовал правым, однако пост военного министра демократического Временного правительства и давление Петроградского совета вынуждал его политически маневрировать. Он шел на некоторые уступки, демократизируя армию (отменил титулование, национальные и религиозные ограничения при производстве в офицеры, разрешил военным участвовать в политических и общественных организациях), но также и тормозил демократизацию, скрытно готовя кадры для контрреволюции. Такая политика в революционной ситуации не могла быть успешной. И уже в начале мая по требованию революционно распропагандированных масс Петрограда Гучков вынужден был уйти в отставку. Но он не сидел, сложа руки. Опасаясь дальнейшей радикализации событий, Гучков совместно с А. Путиловыым и некоторыми другими дельцами и финансистами нелегально содействовал концентрации средств и сил, способных в подходящий момент установить «твердую» власть. Он всячески поддерживал «заговор» генерала Л. Корнилова, но когда этот «заговор» закончился провалом, а вскоре большевики захватили власть, вынужден был бежать из Петрограда. Под видом пастора Гучков скрывался в Кисловодске и Ессентуках до прихода туда частей белой Добровольческой армии. Но офицеры-черносотенцы не жаловали Гучкова, его считали и лично ответственным за падение монархии. Его, инвалида, в войне с бурами получившего ранение в ногу, и оставшегося хромым, избили офицеры С. Таборицкий и Р. Шабельский-Борк, будущие убийцы В. Набокова, отца знаменитого писателя (Берлин, 1921 г.). И главнокомандующий, генерал А. Деникин посчитал наилучшим вариантом направить его в Европу для деятельности по организации помощи белому движению. Без устали Гучков ездил по европейским столицам, призывая «сильных мира сего» не жалеть cил для разгрома большевизма.

Белые потерпели поражение. Для Гучкова настала тяжкая эмигрантская жизнь. Но он не сдавался. Одной из сфер его деятельности стала аналитическая работа. По разным каналам он собирал сведения о положении в Советской республике, как ему казалось, «нащупывал» уязвимые места в ее структурах, обобщал всё это в сводки. Эту «аналитику» он неустанно рассылал иностранным политическим лидерам и бывшим белым генералам (П. Врангелю, А. Деникину и всем, кого считал способным продолжать борьбу с большевиками). В 1922 г. Гучков выступил инициатором военного переворота в Болгарии, где правые с участием врангелевцев свергли просоветское правительство А. Стамболийского.

В борьбе с большевиками Гучков считал возможным объединить все силы, кроме атаманщины и тех эмигрантов — белогвардейцев, которых уже в начале 20 гг. стал привлекать фашизм. Он вынашивал план осуществления переворота в СССР силами РККА, который, как считал, поддержат так называемые «правые коммунисты», бывшие царские военачальники, служившие теперь в Красной Армии, а также сторонники Л. Троцкого (Троцкого как политика Гучков вообще ставил высоко, видел в нем даже возможного диктатора). Есть данные о том, что к Гучкову во Францию негласно приезжал для переговоров военный инспектор флота Е. Беренс, с которым Гучков был знаком еще до революции. В дальнейшем Гучков полагал, что Красная армия через Польшу прорвется в Германию, ликвидирует там фашизм, а затем повернет против большевизма. Располагая огромными средствами, к тому же тесно связанный с иностранными финансистами, Гучков готов был субсидировать этот «проект». Догадывался ли он, что им задуманное становится известно советским спецслужбам?

А время шло. Под влиянием победы Советской власти и ее созидательных успехов (сказывались, конечно, и тяжелое материальное положение многих эмигрантов, их тоска по России) часть белоэмигрантов пересматривала свое отношение к большевизму. Так сторонники возникшего и разраставшегося идейного течения «евразийство», связывая его со славянофильством, указывали на историческую «особость» России и усматривали эту «особость» именно в большевизме, находили в нём «историческую правду». Многие вступали в возникший просоветский «Союз возвращения на Родину». «Улавливатели душ» из ОГПУ пристально наблюдали за всем, что происходило в эмигрантской среде. Она была пронизана его агентурой, завербованной и из числа самих эмигрантов. В их числе оказалась и… дочь Гучкова Вера (она — героиня недавнего фильма «Очарование зла»).

* * *

Писательнице Н. Берберовой принадлежит книга «Железная женщина». Она о Марии Игнатьевне Будберг (Бенкендорф) — женщине, близкой к М. Горькому, О. Уайльду, британскому агенту в революционной России Б. Локкарту и, возможно, завербованной ВЧК. Это ей М. Горький посвятил свою книгу «Жизнь Клима Самгина». Но М.И. Будберг была не единственной «железной женщиной». Нельзя ли к таковым отнести, например, музу В. Маяковского Л. Брик или музу Б. Пастернака О. Ивинскую? В этот ряд можно поставить и Веру Гучкову. Она родилась в 1906 г. Во время гражданской войны, будучи в Кисловодске, она с матерью (М. Зелотти) попала к красным и лишь стремительный кавалерийский набег белого отряда спас их от виселицы. А дальше… Дальше была эмиграция. И не просто эмиграция, а ее «сливки»: писатели, художники, музыканты и, конечно, политики. Досье ее не открыто, и мы многого не знаем…

Наиболее близко Вера сошлась с Мариной Цветаевой и ее мужем Сергеем Эфроном. В 1925 г. она вышла замуж за одного из идеологов «евразийства», писателя, либреттиста и музыковеда Петра Сувчинского и стала членом «Союза возвращения на Родину». (Многие из возвращавшихся попадали в лагеря). В1932 г. Вера вторым браком вышла замуж за шотландского коммуниста Роберта Трейла, и в 1935 г. сама вступила во французскую компартию. Тяжело болевший Гучков был потрясен поступками своей любимицы. А Веру, по некоторым данным, ее любовник, агент ОГПУ Константин Родзевич (сын высокопоставленного царского генерала) завербовал (под кличкой «Леди») в Иностранный отдел (ИНО) ОГПУ. Выполняя задания советских спецслужб, она была задействована в спецорганизации, занимавшейся переброской людей и вооружения в республиканскую Испанию. По имеющимся сведениям она принимала участие в похищении из Парижа начальника Российского общевоинского союза (РОВСа) генерала Е. Миллера, сменившего ранее похищенного генерала А. Кутепова, и играла какую-то роль в террористическом акте против советского агента, невозвращенца Игнатия Рейсса (Натана Порецкого). Он был убит в Швейцарии. (Сама Вера свою причастность к этому отрицала, предъявляя алиби). В 1937 г. она приезжала в Москву, где ее принимал «сам» нарком Н. Ежов. Обычно таким агентам, как Гучкова, на место прежней деятельности уже не суждено было вернуться, но для нее почему-то было сделано исключение. Она вернулась во Францию. В одном из писем подруге Вера писала, что говорили будто тут примешались к ней «любовные отношения» Ежова. «Но какие уж здесь могли быть любовные отношения,— говорила она с юмором,— если он (Ежов) не достигал мне даже до талии» (Ежов был очень маленького роста). Некоторые авторы, впрочем, высказывают предположения, согласно которым Ежов использовал Гучкову как эмиссара для передачи денег и распоряжений чекистской агентуре.

С началом войны Вера Гучкова была арестована и отправлена в лагерь, но с помощью бывшего меньшевика и масона А. Гальперина, а возможно еще кого-то сумела бежать в Лиссабон, а оттуда в Лондон. Там она работала на Би-би-си.

После войны занялась переводом книги советского офицера-перебежчика (в США) Виктора Кравченко «Я выбрал свободу» (вышла в США в 1946 г.) — своего рода предшественницу солженицынского «Архипелага ГУЛАГА». Коммунистический французский еженедельник Леттр Франсез) подал в суд, обвиняя Кравченко в клевете. Однако Кравченко суд выиграл. А через несколько лет он был найден у себя в квартире мертвым. По одной версии он покончил с собой, по другой — это было делом агентов КГБ. Казалось бы, после участия в «антисоветском действе» въезд в Советский Союз для Гучковой должен был быть закрыт. Однако в 60-е гг. Вера Гучкова побывала в Советском Союзе. С чего бы? Досье ее остаётся закрытым.

Она умерла в 1987 г. и похоронена в Кембридже. Одно время она дружила со Светланой Сталиной и в последний путь ее провожали две внучки: ее и дочь Светланы, внучка Сталина.

Ну а сам Гучков? В 30-е гг. он очень тяжело болел. То, что произошло с его единственной и любимой дочерью (сын Лев умер в 1916 г.), не могло присниться ему в самом страшном сне и, безусловно, потрясло его. 14 февраля 1936 г. он скончался. Проститься с ним пришли русские эмигранты разных политических убеждений. Его оппонент П. Милюков сказал: ушел выдающийся человек, ушел, как и при жизни, неразгаданным. Прах Гучкова захоронили в Париже на кладбище Пер-Лашез, но через некоторое время захоронение исчезло.

2 комментария для “Генрих Иоффе: Неразгаданные Гучков и дочь его Вера

  1. Если я не ошибаюсь (сейчас точно не помню, где прочел), Вера Гучкова (Трэйл) встречалась в Москве с Пастернаком за несколько месяцев до его смерти.

Обсуждение закрыто.