Можно отречься от своих идеологических убеждений, но нельзя отречься от собственного носа… И если идеологический перебежчик выглядит непорядочно, то национальный перебежчик ко всему еще выглядит и смешно.
О пьесе “Бердичев” Фридриха Горенштейна
Анатолий Зелигер
«Евреи хотят нравиться, хотят, чтобы они были хорошими, чтобы их любили. Хотят, чтобы они были лучше других и тогда их полюбят».
Фридрих Горенштейн
«Исключительно положительное изображение евреев — форма расизма, которая делает нацию неполноценной».
Фридрих Горенштейн
Пьеса “Бердичев” написана Горенштейном в Москве в 1975-ом году. Издана в 2007-ом году (М. “Текст”).
Поставил пьесу Московский академический театр имени В. В. Маяковского в 2015-ом году. Режиссер Никита Кобелев.
Известно, что “Бердичев” была любимейшей пьесой Фридриха Горенштейна.
При чтении пьесы возникает вопрос, почему писатель, ненавидящий антисемитизм, (Григорий Никифорович. Фридрих Горенштейн. Еврейский еврей в русской литературе. Заметки по еврейской истории. Февраль, 2012) написал пьесу об евреях, в которой ряд действующих лиц далеко не симпатичен читателю? Способствует ли пьеса противостоянию с антисемитизмом или, наоборот, поставляет последнему подходящий материал?
Обратимся к содержанию пьесы.
Действие пьесы начинается в первый послевоенный 1945-ый год и продолжается более 30 лет.
Город Бердичев. В квартире живут Рахиль с двумя дочерьми и Злота, ее сестра, усыновившая племянника Вилю. Все они обычные советские обыватели, которые в тяжелых условиях послевоенной жизни хотят обеспечить нормальное существование своих семей.
Вот описание внешности сестер.
“По комнате шумно и тяжело ходит Рахиль, женщина лет сорока, в лице, фигуре и жестах которой чувствуется нечто лошадиное”.
А вот ее сестра Злота. “Маленькая со скрюченными пальцами, оттопыренными губками… Злоте под 50, у нее плоскостопие, ходит она осторожно, ставя ноги, как по льду”.
Так что внешность у сестер довольно заурядная.
Рахиль грубая, скандальная, а Злота тихая, всегда готовая заплакать.
Характеры сестер хорошо передает начальная сцена пьесы.
Злота (домашняя портниха) в маленькой комнате примеряет платье своей заказчице. В большей комнате Рахиль и Виля.
Рахиль (тихо, как бы про себя). Суют ложки… Ложки суют… Пробуют, пробуют… Нор мы квыкцех… Получают удовольствие… Мои дети никогда не берут чужое… (Замечает, что из бутылки особенно много выпито.) Виля, Виля, Виля…
Виля (тихо.) Сама ты воровка…
Рахиль (словно обрадовавшись, тихо). Я воровка? Чтоб ты лежал и гнил, если я воровка. (Поднимает правую руку). От так, как я держу руку, я тебе войду в лицо…
Виля. На… (Дает ей дулю.)
Злота (выходит в столовую, тихо.) Боже мой, ведь стыдно перед человеком…
Рахиль. Ты молчи… Вот сейчас ты схватишься за свои косичечки… Сейчас начнешь танцевать перделемешку.
Злота (хватается за лицо). Боже мой… (Уходит).
Рахиль с ее грубостью, склонностью к злословию не вызывает к себе симпатии, кроме одного случая, произошедшего в День Победы. Приведем этот эпизод с сокращениями.
К обелиску павших подходят полковник Маматюк и полковник Делев с женами.
Маматюк (Делеву). Здесь лежат похоронены все нации, защищавшие родину… Все нации, кроме жидов…
Рахиль …Мой муж убит, а он будет так говорить. Я ему морду побью. Негодяй. Контрреволюционер…
Маматюк. Сионистка!
Рахиль. Я сионистка?! Сморкач… Я член партии с двадцать восьмого года.
Жена Маматюка. Харлампий уйдем… (К Рахили)… Ты, базарная скандалистка, мой муж имеет пять ранений за родину…
Рахиль. А мой муж совсем убит за родину…Так твой негодяй будет говорить, что в братской могиле все похоронены, кроме жидов… Он мне будет кричать — сионистка…Чтоб упало дерево и убило вас обоих… Чтоб наехала машина и разрезала вас на кусочки… Ты блядюга…
Мне представляется, что словами Рахили Горенштейн выразил свою ненависть к уличным хулиганам, запросто оскорбляющих евреев.
А вот Сумер, брат Злоты и Рахили, который часто навещает сестер.
“Сумер лет пятидесяти пяти с оттопыренными ушами. В его лице тоже есть нечто лошадиное, как и у Рахили, но это не рабочая лошадь, а веселый худой жеребец…”
Вот Сумер приходит вместе с Рузей дочерью Рахили:
Злота. …Где вы встречались?
Сумер. Какая разница… Я вижу идет красивая девочка… Рузи, почему ты такая шейне мейделе? Хватает ее за руку. Такую красивую девочку надо щупать… Щупай, щупай… (Рузя хохочет.)
Как мы видим, шуточки Сумера не высшего сорта.
Рахиль, Злота и Сумер родились до революции в бедной семье. Их родной язык идиш, а русский несовершенный и временами смешной. А вот у молодого поколения родной язык русский.
Сумер — начальник артели, Рахиль работает в торговле, Злота, как мы видели, домашняя портниха.
Все они понесли тяжелые потери во время войны.
Рахиль. Сколько нас осталось? Мой муж погиб, твой сын, Сумер, погиб. наша сестра умерла, наш младший брат Шлойма погиб. Папа и мама умерли в Средней Азии.
Среди еврейских жителей Бердичева заметен бездарный городской поэт Борис Макзаник. Вот образцы его “творчества”.
Старинный город Петроград
Теперь прозвали Ленинград,
Построен был еще Петром,
Как много было, было в нем.
Или еще:
Сыну Саше
Эпоха целая прошла с тех пор, как мама на горшок тебя сажала, а ты кричал “уа-уа” и ничего не понимал. Теперь ты взрослый человек, не делаешь сырых пеленок, но я хочу, чтоб целый век был жив в тебе мой сын — ребенок.
Еврейские жители Бердичева горячо, как и большинство советских людей, поддерживают политику партии. Рахиль часто повторяет, что она член партии с двадцать восьмого года.
Вот свадьба Рузи и Мили. Поет Григорий Хаимович, отец Мили:
Григорий Хаимович. “Лоз лыбен ховер Сталин, ай-яй-яй-яй-ай.”
Рахиль (подхватывает). “Фар дем лыбен, фар дем наем, ай-яй-яй-яй… “
Миля (переводит) “. Пусть живет товарищ Сталин, ай-яй-яй-яй-ай… За жизнь новую, ай-яй-яй-яй…”
Рахиль. “Фар Октобер революции, ай-яй-яй-яй-ай… Фар дер Сталине конституце, ай-яй-яй-яй…”
Миля. “За Октябрьскую революцию, за сталинскую Конституцию….
Майор Пынчик, двоюродный брат Рахили, поет: “Встанем товарищи, выпьем за Сталина…”
Проходят годы. Наступает 1956-ой год. Советские войска введены в Венгрию. Вот реакция Рахили на это событие.
Рахиль. Ах, чтоб эти контрреволюционеры уже голову потеряли.
Теперь об отношении еврейских бердичевцев к сионистам и к Израилю.
“Я член партии с 1928-го года и уже тогда боролась с сионистами”. — говорит Рахиль. Миля, ее зять, во время шестидневной войны подал заявление в военкомат с просьбой направить его на Ближний восток, чтобы “плечом к плечу с арабским братом бороться с израильским агрессором”.
Вплоть до 1956-го года в квартире не говорят о политике. Но в течение этого интервала времени происходили события, которые, казалось бы, должны были чрезвычайно взволновать жителей квартиры их родственников и знакомых. Как известно, власть боролась с космополитами, закрыла еврейский театр в Москве и убила Михоэлса, объявила об аресте врачей-отравителей. Умер Сталин, произошло разоблачение его культа. Всего этого нет в пьесе. А было бы интересно узнать, как реагировали на эти события евреи старшего и младшего поколений. Почему же об этом нет ни слова в пьесе?
Прежде всего, мы знаем, что в 1949 или 1950-ом году Горенштейн уехал из Бердичева и, следовательно, не мог наблюдать реакцию своих родственников и других жителей Бердичева на эти события. Но не это главное. Очевидно, Горенштейн в своей пьесе. не хотел выделять евреев из общего потока жизни советских людей. Известно его высказывание: “Вверх искусства поставить национальный вопрос в России, не говоря о какой-то дискриминации.” Следует ли упрекнуть его за такое необычное мнение? Трудно сказать.
Годы идут. Дети Рузи вырастают, уезжают в другие города, женятся. Люся, вторая дочь Рахили, оканчивает в Житомире институт. У нее своя семья.
Виля живет в Москве. Он уже известный уважаемый человек. Вот он приезжает в Бердичев, чтобы навестить своих тетушек. И здесь происходит принципиальный спор между Вилей и московским интеллигентом Овечкисом.
Приведем с сокращением их диалог.
Виля. Одним из главных признаков всякой несамостоятельности, в том числе и национальной несамостоятельности, является придание чрезмерного веса чужому мнению. Отсюда панический страх перед тем, что о нас подумают в связи с тем или иным событием, что о нас скажут… Научиться пренебрегать чужим мнением — вот одна из основных национальных задач.
Овечкис. Говорите вы интересно, но не призываете ли вы к национальной ограниченности?
Виля. Можно отречься от своих идеологических убеждений, но нельзя отречься от собственного носа… И если идеологический перебежчик выглядит непорядочно, то национальный перебежчик ко всему еще выглядит и смешно.
И в самом деле, рассказывая о жизни бердичевских евреев, Горенштейн как бы заявляет:
“Вот и такие бывают среди нас, и нам безразлично, что вы, читатели, думаете о нас. Среди нас есть люди с разными характерами и разными способностями, умные и глупые, способные и туповатые, крикливые и молчаливые, грубые и вежливые, добрые и злые. Ну и что! А среди вас таких не бывает?”
В Интернете можно найти мнения читателей об этой пьесе, которые разнятся от положительных до отрицательных.
Мне лично, в значительной мере близко мнение читательницы, которая пишет:
“Моя мама украинка, так вот ее стиль общения и стиль ее тетушек, которых у нее было три, весьма напоминает эту нескончаемую ругань в пьесе”.
Отметим, что выражение “нескончаемая ругань” — это “конечно” преувеличение.
В заключение отметим, что представленный в пьесе показ еврейской жизни в какой-то мере обезоруживает твердолобых антисемитов. Для их фантастических выдумок о какой-то особой еврейской жизни, скрытой ото всех, не остается места.
Горенштейн — еврейский классик. Так можно назвать?
Пишет честно, прямо и это уже привлекает.
Его кое-кто не любит. Что поделать? На каждый чих не наздравствуешься.
Еврейская местечковость ужасна. Довоенный Бердичев (послевоенный мне незнаком) был, по духу, типичным местечком — просто большим. Не припомню никакого общения между украинцами и евреями. Разное мышление — разный быт. Евреи преимущественно служивые (особенно — в ларьках, магазинах), украинцы чаще всего кормились от собственных огородов, за что были евреями порицаемы. Играл с украинскими сверстниками, жившими рядом, но в их дома не был приглашаем ни разу. Глухая, не ненависть, может быть, но преграда между общинами. Папа это остро чувствовал; его высказывания на еврейском я смутно понимал, но не зацикливался на этом. Мне, надо думать, повезло с психикой — видимо, поверхностной и оттого непоколебимо оптимистичной. Уже через неделю после пережитой жесточайшей бомбардировки под Сквирой я беззаботно купался и играл со сверстниками в придонбасской Артёмовке…
Глава правительства не любит подобные пьесы
Мне посчастливилось увидеть «Бердичев» в Тель-Авиве в 2015 году. Мнения моих израильских друзей после спектакля разделились. Одни радовались, что наконец-то пьеса «о евреях» поставлена на русской сцене, а другие сетовали, что автор (и театр) изобразил ТАКИХ евреев, да еще и показывает их русской публике.
Мне же кажется, что Фридрих Горенштейн этой пьесой сделал для советского послевоенного еврейства то же, что Шолом-Алейхем для еврейства предреволюционного — запечатлел его жизнь, быт и язык, тем самым сохранив все это навеки, хотя ни того, ни другого еврейства уже нет. А мысль о том, что главная беда евреев состоит в их чувствительности к мнению о них других народов, не раз высказывалась Горенштейном в разных его произведениях.
Статья о пьесе понравился, большое спасибо автору.
Саму пьесу тоже бы с удовольствием посмотрел.
Но есть одно возражение на: «В заключение отметим, что представленный в пьесе показ еврейской жизни в какой-то мере обезоруживает твердолобых антисемитов. Для их фантастических выдумок о какой-то особой еврейской жизни, скрытой ото всех, не остается места.»
Возражение в том, что твердолобым антисемитам НУЖНА ненависть к евреем как к «виноватым» в тех огромных проблемах своего твердолобого общества, которые они упорно НЕ хотят или совсем НЕ могут даже начать решать. Единственный известный мне способ обезоружить твёрдолобых антисемитов это заставить их бояться евреев.
Виля. …И я понял, что Бердичев — это уродливая хижина, выстроенная из обломков великого храма для защиты от холода, и дождя, и зноя… Так всегда поступали люди во время катастроф, кораблекрушений, когда они строили себе на берегу хижины из обломков своих кораблей, во время землетрясений или пожаров, когда они строили хижины из обломков разрушенных или сгоревших зданий… То же самое происходит и во время исторических катастроф, когда людям нужно место не для того, чтоб жить, а для того, чтоб выжить… та уродливая хижина Бердичев человеку, приехавшему из столицы, действительно кажется грудой хлама, но начните это разбирать по частям, и вы обнаружите, что заплеванные, облитые помоями лестницы, ведущие к покосившейся двери этой хижины, сложены из прекрасных мраморных плит прошлого, по которым когда-то ходили пророки… Одним из главных признаков всякой несамостоятельности, в том числе и национальной несамостоятельности, является придание чрезмерного веса чужому мнению. Отсюда панический страх перед тем, что о нас подумают в связи с тем или иным событием, что о нас скажут… Научиться пренебрегать чужим мнением — вот одна из основных национальных задач…
См. также: Мина Полянская. «Я — писатель незаконный»
belousenko.imwerden.de/books/Gorenstein/gorenstein_p