Этот дайджест объединяет публикации, которые можно отнести к жанру травелога, т.е. записи путешествий, описания авторских впечатлений от стран и народов, городов и весей.
Напечатано на Портале:
2014. Травелоги
Дайджест
Часть II (Часть I)
Июль 2014 — Заметки, Семь искусств, Мастерская:
— Владимир Чижик: Об утопии, гражданской войне и преображении президента
Так как синагоги не были объединены в одну структуру, каждая община считала себя вправе вводить такие порядки, какие она считает целесообразными… Так рассуждали реформистские евреи и так синагоги меняли свой облик.
Так случилось, например, с синагогой Бейт Элохим в Чарльстоне, Северная Каролина. Она была построена в 1795 году (на сайте синагоги указан 1794 год — В.Ч.) и была образцовой ортодоксальной синагогой. Но вот в 1824 году группа из сорока семи прихожан обратилась к лидерам общины с предложением перевести службы с иврита, который не понимает никто, на английский язык, который понимают все, и сделать их короче. Получив отказ, приверженцы перемен перестали посещать синагогу. Постепенно количество евреев реформистского направления в Чарльстоне стало так велико, что в 1836 году Бейт Элохим официально стала реформисткой синагогой и прихожане-бунтари триумфально в неё вернулись. Что же изменилось? В синагоге появился орган, проповедь и служба стали идти на английском языке, дополнительные службы на второй день еврейских праздников были отменены, а постоянные службы стали короче. Девизом синагоги стали слова, сказанные её новым раввином, Густавом Познанским: «Эта синагога — наш Храм, этот город — наш Иерусалим, эта счастливая земля — наша Палестина».
Насчёт города — симпатичная риторика, а вот верхнюю часть King Street горожане называли Little Jerusalem. Там было 40 магазинов, которые открыли евреи, делавшие свои первые шаги в американской жизни уличными торговцами. По субботам они были закрыты. «Шабес гоями» были темнокожие рабы, которых блюдущие кашрут хозяйки обучили готовить «картоплес кугел» и «гефилте фиш».
— Елена Лейбзон: Восхождение на Монфор
Дочь, окрыленная доверием, взяла всю инициативу в свои руки. Поначалу нам это было даже удобно, но потом мы поняли, какую ошибку допустили, пустив все на самотек. Ее спонтанность, столь характерная для израильтян, очень быстро проявилась в ходе экскурсии. Мы оказались без нужной экипировки — не было спортивной обуви и достаточного количества воды, а путь на Монфор оказался во много раз длиннее и сложнее, чем она уверяла нас. Не понимаю, как мы поступили столь безрассудно: не иначе как, оптимизм ее молодости и уверенность, что все будет хорошо, заразил и нас.
«Ну потерпите, — взмолилась она, — мы уже у цели».
Но цели не было видно. Кончилась вода. Сестра стала «роптать» и настойчиво просила, чтобы мы вернулись назад. Мы уже прошли больше половины маршрута, который судя по цветным отметкам на камнях, был предназначен для «метивей лехет», то есть спортсменов особо поднаторенных и натренированных в пеших походах. Я, буквально, разрывалась между дочерью и сестрой: никого не хотелось обидеть.
«Ну еще немножко — смотрите уже на горизонте Монфор», — уговаривала дочь.
И, действительно, стали вырисовываться контуры крепости, вернее, ее развалины. Грозная и величественная она стояла перед нами и манила к себе. Но на нее нужно было еще взобраться. А где взять силы на эти огромные камни, изъеденные временем, с жидкой растительностью и редкими поручнями для подъема? Обдирая колени и ладони, мы с сестрой, подбадриваемые дочерью, которая давно уже ждала нас наверху, карабкались, проклиная все на свете…
Август 2014 — Заметки, Семь искусств, Мастерская:
— Александр Костюнин: Дагестан. Дневник поездки
«Да, что же это?!! В приют!»
У нас на Кавказе родителей не бросают… (Я ни разу не слышал.) Мой дедушка Гасан до сих пор ухаживает за своим отцом, которому девяносто семь лет. Тот, выходит, мне прадед. Прадед Хаким. У него белёсый посох, густые брови и косматая чёрная папаха.
Дедушка Гасан сам приносит ему кумган для омовения. Бережно поддерживает отца, помогая ему, словно маленькому, шажок за шажком выйти во двор, подышать свежим воздухом и полюбоваться на солнышко, птиц в небе. Заботливо укроет старой порыжевшей буркой. И Хаким, созерцая бытие, незаметно задремлет… Дедушка Гасан ревниво следит, чтобы никто, даже случайно, не нарушил безмятежный полусон отца. Мы все безропотно повинуемся прадедушке Хакиму. Мои братья-сёстры, отец, и мама, и даже бабушка Патимат. Один раз я иду из школы, смотрю: дедушка Гасан сидит перед домом на лавочке и горько беззвучно плачет. Борода подрагивает. Я кинулся к нему. Сам трясусь весь от негодования. «Дедушка! Милый дедушка! Кто посмел тебя обидеть? Назови!» Я готов был сурово наказать обидчика. «Оте-е-ец Хаким… посохом би-иил…» Дедушку Гасана мне ужасно жаль, но что я мог поделать?.. В таком вопросе ему никто-никто помогать не станет. Прадедушка Хаким в тухуме старейший и, значит, самый главный! Просто нужно слушаться старших.
А Дом престарелых — кладбище живых…
— Александр Левинтов: Печальное путешествие
Екатерина Вторая, говорят, увековечила себя на теле России самым оригинальным и омерзительным образом. Она настроила — от западных границ до Дальнего Востока — централов, составляющих ее имя. Первая «Е» находится в Витебске, Буква «К» — это Лефортовский централ, «А» в Мензелинске, «Т» — на Урале, в Екатеринбурге, вторая «Е» — Тобольский централ, «Р» в Нарымском крае, «И» в Енисейске, «Н» в Якутске, вторая «А» в Охотске. Такая вот география.
Тобольский централ примыкает к Тобольскому кремлю. Здесь более трехсот лет провел в ссылке Угличский колокол, которому по приказу Бориса Годунова, вырвали язык и оторвали ухо. Сам кремль и еще двадцать городков по Оби и Иртышу строили пленные шведы, с которыми Петр Первый праздновал свою победу над ними под Полтавой. Двенадцать раз возводили несчастные скандинавы стены Тобольского кремля, но те падали и рушились.
Дорога, ведущая к Тобольскому централу называется «улица Свободы»: что-что, а издеваться над людьми наши величавые августейшие и неавгустейшие власти умеют.
Каждый день по улице Свободы едет мрачная колонна крытых фургонов «ЗИС-Урал» с зэками — утром на работы, вечером — по камерам. И тебя передергивает от пойманного в узкой прорези взгляда, полного жадности и ненависти.
Возможно, что ЕКАТЕРИНА из централов имеет немного другую географию (например, не участвует ли в ней Владимирский централ?), возможно, это вообще легенда, но — уж очень правдоподобная.
Сентябрь 2014 — Заметки, Старина, Мастерская:
— Александр Левинтов: Массандра, которую мы потеряли
Россия получила Крым по Кучук-Кайнарджийскому миру. Почему-то было решено, что христианам опасно жить в соседстве с мусульманами — и десятки тысяч греков и генуэзцев были на добровольно-принудительных началах «бережно» переселены в окрестности Мариуполя в 1778 г. Виноделие пришло в упадок.
Стоило только завянуть греко-генуэзскому поселению — уже в 1793-94 гг. академик Паллас описывает Массандру как дикое и непролазное урочище, спустя всего 15 лет после переселения греков и генуэзцев из Крыма. Массандра (предположительно — греческое военное поселение, в доказательство чего приводится возможная этимология — “марс-андрос”, т.е. “военный человек”, предположение не очень убедительное из-за своей наивности, но, кажется, единственное, во всяком случае, собственно греческое сохранившееся название деревни) предстала русским заброшенной и обезлюдевшей. Паллас отмечает обилие одичавших садов, ореховых рощ и виноградников.
Удивительно, как быстро природа умеет предавать забвению дела человеческие, как быстро дичает без человека культура — всего за пятнадцать лет плантации превращаются в заросли и джунгли! Я видел необрабатываемые и практически непосещаемые людьми покатые и отлогие склоны некогда цветущей и благодатнейшей житницы Крыма — Байдарской долины, славившейся своими виноградниками и садами, тутом, табаками Дюбек и Американ, хлопчатником и бахчами. Теперь это пустопорожние пустоши с мелколесьем и кустарниками — почти незаселенная пустыня с жалкими посевами какого-то зерна и картошки…
— Нора Гайдукова: Остров в Европе
На стороне Пешта напротив парламента набережная чистая и ухоженная. Вдруг мы увидели странную картину — вдоль всей набережной стоят сотни железных башмаков, больших и маленьких, на кaблуках и стоптанных, кокетливых и разношенных. В некоторые из них кто-то вложил робкие розовые цветы. Это памятник-мемориал Жертв Холокоста художника Гуло Пауера. 76 тысяч евреев, принудительно работавших на окраинах Будапешта, были в октябре 1944 года вместе с их семьями согнаны (это впоследствие назвали «маршем смерти») на берег Дуная, там расстреляны и сброшены в реку. Возглавлял операцию генерал Ференц Чалаши.
До этого, в мае и июне 1944 года, венгерское правительство адмирала Миклоша Хорти хладнокровно отправило в Освенцим 400 тысяч евреев. Миклош Хорти отрапортовал, что Венгрия, кроме Будапашта, «юденфрай». Причем, произошло всё это в то время, когда было уже ясно, что война проиграна — всего за несколько месяцев до прихода в Венгрию Красной Армии.
Существуют разные точки зрения на деятельность Миклоша Хорти, который в какой-то момент изменил свою позицию по отношению к евреям и их депортации (4), но это тема другой статьи.
Октябрь 2014 — Заметки, Семь искусств, Мастерская:
— Белла Езерская: Чудо древнего мира
Автобус подошел к Акрополю. Подсчитав свои физические возможности, я решила остаться и подождать возвращения группы. Оказалось, что в нашем автобусе две пассажирки — в инвалидных колясках. Но в автобусе никто не остался. Мне стало не по себе, я подхватила свою палку и вышла следом. Сын был на подстраховке. Подъем поначалу был преодолимым, с пандусами и пологими лестницами. Возле зеленой калитки мы предъявили билеты, и началось собственно восхождение. Акрополь сравнительно невысок— всего 130 метров над уровнем моря. Это холм из афинского сланца и известняка. Но дело не в высоте: дух захватывает от соприкосновения с вечностью. Подъем был максимально замощен, всюду лестницы. Да, многое изменилось к лучшему с тех пор. Мои ноги еще помнят крутые осыпающиеся склоны 1989 года.
Уже спускаясь, я обнаружила коляску с одной из своих спутниц. Миловидная седая дама улыбнулась мне: «Они с зятем пошли наверх». Она взмахнула рукой в сторону Парфенона. Потом они все вместе спустились. И все это тихо, скромно, незаметно, без привлечения внимания. Группа вела себя соответственно. Никто не давал советы, не интересовался, почему она поехала в такую поездку. Уж наши люди не преминули бы, но их в этом заезде не было. Коляску сунули в багажник, даме помогли на ступеньках в салон, и автобус покатил к Пирею. Там нас ожидал храм бога Посейдона. Экскурсия продолжалась.
— Виктор Зайдентрегер: Московская осень 2014
Вы уже знаете, что мне пришлось участвовать в похоронах. Сто лет не был я уже на русском кладбище. Пока шло оформление крематорских документов, решил посмотреть ближайший участок кладбища. Нет, это не то, что я привык когда-то видеть в таких местах. Нет железных оградок, крашенных и проржавевших, прямых и покосившихся с подпорками, перегораживающих все проходы. Новая жизнь пришла и на русское кладбище. Обилие надгробных скульптур, в полный рост или только бюсты, большое количество ангелов с распростертыми и сложенными крыльями, мраморные кресты. Выделяется памятник в виде картины маслом(?): церквушка над «вечным покоем», в качестве которого — озеро (Севан?) с высящейся за ним заснеженной грядой. То ли памятник автору этой самой картины, то ли это напоминание о родине покойного. То, что я здесь увидел, будет посильней, чем Новодевичье кладбище. Это не смиренное кладбище, не место успокоения. Это какая-то выставка форм и красок. Ничего подобного видеть мне еще не приходилось, ни у нас, ни у них, на Западе.
(По контрасту вспомнил похороны нашего доброго немецкого друга, д-ра Линка, в недавнем ГДРовском прошлом профессора Гумбольтовского университета. Прощались уже с его прахом. Урну опустили в небольшую лунку на глубину с полметра и засыпали землей. Сверху положили венки и цветы. И разошлись.
— Владимир Чижик: О вечной проблеме в вечном городе
Большая синагога Рима (Tempio Maggiore di Roma) возводилась с 1901 по 1904 годы. Авторами проекта были итальянские архитекторы Виченце Коста (Vincenzo Costa) и Освальдо Армани (Osvaldo Armanni). Община хотела, чтобы возводимый на территории упразднённого гетто храм отвечал следующим требованиям: во-первых, архитектурный облик здания должен отразить радость римских евреев от вновь обретённой свободы; во-вторых, синагога должна иметь отличительные черты, которые позволят узнать её при взгляде из других точек Рима; в-третьих, она ни коим образом не должна ассоциироваться с какой-нибудь из многочисленных римских церквей.
Задача была решена успешно. Архитектура эклектична, но ясно прослеживается принятый за основу ассиро-вавилонский стиль, основным средством художественного воздействия которого были крупные объёмные массы. При этом итальянские архитекторы показали себя поклонниками характерной для архитектуры Возрождения симметрии, которую не всегда жаловали их древние мессопотамские коллеги. Синагога должна была выделяться, но не «выпирать» из окружающей застройки с достаточно мелким членением фасадов. Чтобы сделать храм масштабным соседним зданиям да и человеку на улице, авторам пришлось «объявить войну» сколь-нибудь значительным массам в стене главного фасада. Был разработан целый комплекс приёмов, чтобы повысить его детализацию. Давайте хотя бы кратко рассмотрим их.
Было использовано неприятие ассиро-вавилонской архитектурой отдельностоящих колонн. Колонны входа на первом этаже стоят в плоскости стены и служат опорой для конструкций второго этажа. Но дело в том, что там совершенно спокойно могла бы стоять стена: утопленный вход придуман из чисто эстетических соображений. Никакой функциональной роли он не играет. Такое заглубление удовлетворит обитателей жилого дома, которым в дождь нужно раскрыть зонтик, но в любую погоду совершенно бесполезно для тысячной толпы прихожан. Расположенные в плоскости стены колонны второго яруса, между которыми находятся громадные окна-витражи, функционально просто «красивые простенки».
— Игорь Волошин: История про одну синагогу и двух художников
Так уж с некоторых пор повелось, что непомерное любопытство и длинный еврейский нос порою заводят меня в самые неожиданные места и приводят к увлекательным находкам. То есть находками они, если и являются, то лишь для меня. Другие люди либо давно и хорошо об этом знают, либо вообще такими вещами не интересуются. Так произошло и в эпизоде, о котором мне бы хотелось вкратце рассказать. Некоторое время назад я открыл для себя двух американских художников-евреев. На самом деле, я открыл для себя много таковых художников, но эти двое стоят особняком. Надеюсь когда-нибудь мне удастся написать биографические очерки об обоих — они того стоят, пока же расскажу как они вошли в мою жизнь, заняв в ней важное место по соседству. Насколько знаю, они никогда не встречались и стояли на разных политических позициях, но для меня они соединены некой общностью. И дело даже не в том, что оба были евреями. Их соединяет иное, хотя и не столь важное родство — они оформляли одну и ту же синагогу. Какое отношение я имею к этой синагоге? Никакого. Впрочем, вот мой рассказ.
В 1995 году, я, будучи страстным читателем газеты «Чикаго Трибюн», прочел некролог о смерти на 89-м году жизни художника Милтона Хорна (Milton Horn). Имя это мне было незнакомо, но привычка запоминать имена художников и поэтов сработала, и оно осело в моей памяти. Прошло несколько лет и в той же любимой газете появилась большая и восторженная статья о том, что найдено панно Милтона Хорна «Чикаго, поднимающееся (растущее) из озера» (Milton Horn. Chicago Rising from the Lake). Панно, украшавшее одно из зданий города в течении почти 30 лет с 1954 по 1983, и затем исчезнувшее во время сноса этого здания, наконец-то найдено. Нашли его некие энтузиасты на свалке, куда оно было вывезено строительными рабочими.
Не могу сказать, что я сразу влюбился в художника, но мощь грубоватой лепки, навеянное индейскими формами и мотивами, произвела впечталение (Чикаго — название индейского племени, проживавшего некогда неподалеку от нынешнего города).
Ноябрь 2014 — Заметки, Семь искусств, Мастерская:
— Виктор Гопман: Потомки дракона
Итак, что же нам удалось увидеть за эти напряженные две недели? Много всего (точнее: множество всего) и в то же время ничтожно мало — если учитывать историю и масштабы страны. Но все-таки кое-что мы захватили — пусть в отрывках, кусках, фрагментах. Это и Великая Китайская стена, одно из новых семи чудес света. И славный домик в Шанхае — несомненный новодел, но вполне отвечающий представлениям круглоглазых о китайской архитектуре. (Круглоглазые — это мы с вами: прозвище европейцев, популярное, хотя и не вполне благопристойное…)
Место современного Китая среди прочих стран мира можно определить и основываясь на таком, казалось бы, неожиданном критерии, как небоскребы. Если относить к этой категории здания высотой более 150 метров, то в Китае (включая, разумеется, Гонконг и Макао) их насчитывается (по состоянию на время написания настоящего текста — конец весны 2014 года) более тысячи. США же идут на втором месте — их там существенно менее семи сотен.
Но это — в количественном отношении. Что касается качественных характеристик — судите сами, а я своего мнения скрывать не стану: Шанхай — невообразимо и вызывающе, Пекин — вполне традиционно, чтобы не сказать, тривиально, а вот на зданиях Гонконга — тот неуловимый отпечаток усталости, если не устарелости, который, честно говоря, характеризует и весь этот специальный административный район Китайской Народной Республики в целом. Разумеется, по сравнению с невероятным и фантастическим Шанхаем. (В скобках заметим: все эти и прочие фотографии — моей работы, причем выполнены тривиальной мыльницей).
— Игорь Волошин: Open House Chicago. Чикаго. День открытых дверей. 13 октября 2012 года
Рано утром в субботу 13 октября, несмотря на убийственно-дождливый прогноз, мы с супругой выехали в Downtown, то бишь в центр города Чикаго. Надо сказать, что Open House Chicago проводился не только в центре, но и во многих других районах города — было открыто более 150 архитектурных и исторических памятников, но возможности охватить все достопримечательности, участвующие в программе, у нас не было. Что уж говорить о других районах, когда даже в центре за прошлый и за этот год мы не смогли посетить все интересные места, хотя очень старались.
Мы начали с северной части центра города, с района GoldCoast, где проживают наши самые небедные сограждане. Первым на маршруте был частный особняк Frank Fisher Apartments (1209 N. State Pkwy).
Этот дом в стиле Art Moderne был построен в 1936 году архитектором Andrew Rebori по заказу Фрэнка Фишера Младшего (Frank Fisher Jr.), президента известной сети дорогих магазинов Marshall Field’s. Здание, вписаное в тесный промежуток между домами и выходящее торцом на улицу, не выглядит большим. Однако оно достаточно протяженное вглубь двора, что видно на нижнем снимке. Президент, будучи человеком состоятельным, был скромным в повседневной жизни, о чем говорит тот факт, что из 12 квартир, расположенных в доме, ему принадлежала одна, хотя и самая большая. Архитектор Andrew Rebori, отрицая индустриальный стиль Баухауза, чтобы придать экстерьеру уют и привлекательность, использовал терракотовые рельефы животных, диковинные в то время стеклянные блоки вместо некоторых окон и цветные витражи работы известного мастера Эдгара Миллера (Edgar Miller). Rebori называл свою манеру “humanistic logic”. Вероятно это можно перевести как «логика гуманизма».
— Марина Аграновская: В Люцерн со Львом Толстым
Люцерн на берегу окруженного горами Фирвальдштетского озера часто называют самым красивым городом Швейцарии или, как минимум, одним из самых красивых. А вот Льву Николаевичу Толстому Люцерн поначалу не очень понравился, вернее, природа понравилась, а сам город — нет. Правда, через пару дней Толстой изменил свое мнение, но было уже поздно: свою первоначальную неприязнь к Люцерну он успел выразить в знаменитом рассказе “Из записок князя Д. Нехлюдова. Люцерн”. Отправимся в Люцерн по следам классика и попытаемся через 157 лет посмотреть на этот город его глазами.
29-летний Лев Николаевич впервые отправился за границу в 1857 году. Сначала он посетил Париж, где его пребывание омрачил культ Наполеона («Обоготворение злодея, ужасно»), и еще более — присутствие на публичной казни, затем путешествовал по северной Италии и Швейцарии, а 6 июля прибыл из Берна в Люцерн. Писатель остановился в лучшем в ту пору — и по сей день — отеле “Schweizerhof” (Толстой называет его, как тогда был принято, не “Швайцерхоф”, «Швейцергоф»). Отель был еще довольно новым — он открылся в 1844 году…
Декабрь 2014 — Семь искусств, Старина, Мастерская:
— Игорь Волошин: Open House Chicago. Чикаго. День открытых дверей. 19 октября 2013 года
… Palmer House — самый старый чикагский отель. Он существует с 1871 года, и, несмотря на то, что нынешнее здание уже третье, отель всегда оставался на том же месте. Первоначально отель был свадебным подарком промышленника Поттера Палмера (Potter Palmer) свой невесте Берте Оноре (Bertha Honore). Пышное открытие его произошло 26 сентября 1871 года. Я думаю, чикагцы уже догадываются, что произошло вскоре после открытия. Для нечикагцев сообщаю, что через 13 дней — 9 октября 1871 года — центр города Чикаго запылал. Сгорел почти весь город, в том числе новехонький отель Palmer House. Однако, мистер Палмер был не тот человек, кого неудача может выбить из колеи. Сразу же после пожара, он взял деньги в банке и начал отстраивать новый отель по новому проекту, который вскоре стал самым дорогим и великолепным в мире на тот момент. Во втором отеле отметились все знаменитости, которые по каким-то причинам пропустили отель Blackstone, впрочем были и такие, которые посетили оба отеля. Останавливались здесь и президенты — Джеймс Гарфилд, Гровер Кливленд, Улисс Грант, Уильям МакКинли, а также писатели Марк Твен, Фрэнк Баум («Волшебник Изумрудного города»), Оскар Уайльд и актрисы Сара Бернар и Элеонора Дузе. Однако в 20-е годы наследники Поттера Палмера решили отель перестроить, в соответствии с требованиями дня. А требования в условиях промышленного бума были высокие (Великая Депрессия началась в конце 20-х). Богатым постояльцам необходимо было предоставить максимум современного комфорта и чисто внешнего шика. Создателям нового здания это более чем удалось, достаточно посмотреть снимки.
Впоследствии отель еще несколько раз перекупался и перестраивался, но великолепие его оставалось неизменным. Я бы конечно мог привести сумасшедшие цифры, потраченные на ремонты, но зачем? Мне достаточно того, что отель построен с прекрасным вкусом, оформлен отличными художниками и не будем думать о чужих деньгах…
— Игорь Волошин: Десять дней по штату Нью Йорк на машине из штата Кентакки
Да, ребята, этот парк стоит увидеть! Ну, ежели у кого не будет возможности, так хоть фотки посмотрите. Хотя никакие фотки не смогут передать красоту природы в её экстремальном виде. Я думаю, это один из самых великолепных локальных парков в стране, в котором мне довелось побывать. Впечатлению не помешало даже немалое количество посетителей. Когда видишь такую красоту, то на «окружающую среду» уже перестаешь обращать внимание. Вчерашний Buttermilk немного напоминал Watkins Glen, но выглядел скорее, как уменьшенная копия. Здесь все было совсем в другом масштабе. Значительно эффектнее и великолепнее.
Причем в этом парке красота природы подчеркивалась красотой творений человеческих рук. Это совершенно уникальный случай, когда человек, который по своей природе всегда природу портит (пардон за тавтологию), на сей раз её дополнительно украсил. В Watkins Glen бешенный водный поток на довольно большом протяжении прокладывает себе путь через узкое и весьма мрачное ущелье, то непрерывно низвергаясь водопадами, то ныряя в смертельные водовороты, то превращаясь в хохочущие и грохочущие маленькие, но стремительные каскады. Однако на всем протяжении это ущелье пересекается изящными каменными арочными мостиками и темными тоннелями. Пройдя тропу вдоль каньона, мы решили вернуться по ней же, чтобы еще раз подивиться красоте природы. Конечно, можно было вернуться по другому, безлюдному участку, по верху каньона, но уж больно хотелось увидеть всё это еще раз.
Для ленивых в парке предусмотрен автобусный маршрут и, оставив машину в верхней части парка, можно пробежаться вниз вдоль ущелья до нижнего паркинга, там сесть на автобус, который тебя подвезет к твоей машине дверь в дверь. Но это не наш путь. Как мне кажется — не будет того кайфа. В таких местах дорога вверх, против течения, — всегда значительно красивее. Идёшь вверх и перед тобою после каждого поворота неожиданно открываются новые яркие виды. Идя же вниз, ты как бы следуешь за бегущей водой, ты всё видишь сверху, и поэтому нет эффекта первого впечатления от увиденного водопада, ты его не видишь, а лишь замечаешь, как исчезает поток воды, за которой потом ты следуешь взглядом, то есть теряется эффект неожиданности.
— Сёма Давидович: Четыре могилы на кладбище Канчанабури
Посмотри сюда — жена берёт в руки вылезший из принтера листок с программой нашей поездки — наша первая гостиница в Таиланде в … качан… канчан…. тьфу, не выговорить, говорила же тебе, лучше снова в Прагу поедем, гостиница в Канчанабури, на берегу реки Квай. Послушай, а может тот мост через реку Квай недалеко, посмотреть его сможем?
Я беру в руки листок, изучаю его и выношу вердикт:
— Глупости! Тут же написано: город, столица провинции. А тот мост в джунглях был, да и что от него могло остаться!
Справка. Во 2-ой Мировой Войне Таиланд был союзником Японии и на его территории находились японские войска, фактически он был их глубоким тылом в войне с англичанами в Бирме. Ну а главная цель японцев не отличалась от цели Христофора Колумба — Индия. Так вот, для снабжения своих войск в Бирме японцы решили построить рокадную дорогу, соединявшую железные дороги Таиланда и Бирмы. Строить её должны были военнопленные: англичане, американцы, австралийцы. И одним из самых её сложных элементов и был мост через реку Квай. Впрочем, скорее всего эта справка излишня — кто не смотрел знаменитый фильм “Мост через реку Квай” и не читал книгу Пьера Буля по которой и был снят фильм?! Ну а если кто не смотрел и не читал, то рекомендую: фильм здесь, книга здесь. Причём книга мне понравилась намного больше. Впрочем о вкусах…
Так вот. Посмотрев из окна автобуса на бангкокские небоскрёбы, (лачуги мы увидели уже потом, когда катались по городским каналам), часа 3 ехали из аэропорта по скучному шоссе с главным отвлечением: на “технической” остановке продавались ананасы по 2 шекеля. Покушали. Ну а потом свернули с шоссе и приехали в то, что лет 10 назад можно было назвать райским уголком. Гостиница была довольно обшарпанной, но кущи вокруг никуда не делись… Оставив вещи, вышли в сад, обогнули здание и оказались на берегу реки. Реки Квай. И сразу увидели мост…
А потом мы услышали гудок паровоза. Состав летел со скоростью где-то километров 30 в час. Подъехав к мосту остановился, дав всем пешеходам уйти с рельс и продолжил, только немного снизив скорость. Километров так до 5.