Дебютанты Портала 2014. Дайджест. Часть IV

От редакции: В четвертом квартале 2014 года 62 автора (и всего в 2014-м году 206 авторов) дебютировали на страницах четырех периодических изданиях Портала — ежемесячных журналах «Заметки по еврейской истории» и «Семь искусств», ежеквартальном альманахе «Еврейская старина» и ежедневной журнал-газете «Мастерская»

Дебютанты Портала 2014

Дайджест. Часть IV (Часть I, Часть II, Часть III)

Дебютантом мы считаем того, кто ранее не публиковался ни в одном из изданий Портала («Заметки», «Старина», «Семь искусств», «Мастерская»; блоги и форумы — не в счет). Здесь представлен дайджест первых публикаций наших дебютантов на страницах Портала.

Октябрь 2014 — ЗаметкиСемь искусствМастерская:

— Александр НудельманЖидовское проклятие. Глава из второй книги исторического романа «След кровавый стелется

Город Проскуров обезлюдел и затих. Сковал город холод февральский. Застыли в ужасе люди. Белым стали не только крыши домов, но и лица евреев. Занимался новый день, и что нёс он, не ведали они. Серое солнце встало над затаившимся городом, и ночная тьма, нависавшая над ним, уползла на запад. Казалось, всё ещё, может быть, обойдётся. Откупятся евреи и на этот раз.

Хрустел снег под сапогами, и только многократно умноженный хруст тот и был слышен. Молча казаки оцепили еврейский квартал города, разбившись на группы по пять-семь человек. Прибился к их группе докторишка один, по фамилии Скорник, не корысти ради, а из высших идеологических соображений. С ним была ещё медсестра одна, не то приключений, не то разнообразия в жизни ищущая. А может и жидов она так люто ненавидела, что счёты с ними свести решила. И время подгадала соответствующее. Страшная она была с похмелья, как чучело огородное по весне. Ну, медсестру ту казаки, Федька и Назар, сразу прогнали. Не бабье, мол, это дело, кровь жидам пускать. А то разохотится бабёнка эта шустрая, потом не остановишь. Бабы, когда они злые, до крови охочие. А доктора Скорника оставили. Может, на что и пригодится докторишка этот плюгавый. Лицо доктора сияло, руки чесались, искали работу. Да и хлопцы, казалось, излучали всей своей молодецкой внешностью энергию и силу казачью.

Поначалу всё шло как обычно. Заходили в хату, выволакивали жидов из-под кроватей, из-под подпола доставали, с чердаков сгоняли, с сараюшек и сарайчиков выковыривали. А потом рубили шашками и кололи штыками. И всё молча, с лицами суровыми, неподкупными, мрачными. Родной край от жидов спасали гайдамаки. Несколько часов так старались казаки, что стали уставать бедолаги. За их спинами, пожалуй, с полсотни нехристей уже было сничтожено. Тяжело трудились парни. Жидовская кровь, липкая и вязкая, комками на гарде застывала. Сабельные рукоятки осклизли и бурыми стали от многократного употребления. И только лезвия ярко алели свежей дымящейся кровью. Уже не оттирались клинки те от крови, и тупиться стали они о кости еврейские…

—  Бенгт Лильегрен«Во главе Королевства Свеев». Перевод Георгия Фомина

Из сумрака времён перед нами появляется первый общепризнанный шведский Король Эрик Сегерселль. По крайней мере, про него достаточно достоверно известно, что он был первым конунгом в окрестностях озера Меларен и в провинциях земли Гёталанд.

Прославился Эрик в 980-х годах как бесстрашный полководец, добившийся триумфа во главе своего войска в битве на полях равнины Фюрисвалларна вблизи древнего города Уппсала в провинции Уппланд. За это он и был прозван Сегерселль, т.е. Победитель.

Считается, что Эрик в том сражении разбил датчан. Так повествуют руны на двух древних каменных плитах, найденных в южной провинции Сконе. Однако, иного исторического подтверждения по этому факту пока не обнаружено. Пытаясь сдержать вторжение Дании в свои владения, Эрик заключил соглашение с князем Болеславом, впоследствии королём Польши Болеславом I Храбрым.

Для скрепления этого союза Эрик вступил в брак с сестрой Болеслава Гунхильдой, более известной скандинавам под именем Сигрид Гордая. Ожидания оправдались, интервенция датчан была остановлена, и датского короля Свена Вилобородого изгнали из его собственного королевства. Таким образом, шведский Король Эрик Победитель стал также и королём Дании, где правил до самой своей смерти около 995 года.

— Борис РодоманБеседы о недавнем прошломАлександр Левинтов

А.Л. Как и почему ты стал географом?

Б.Р. Любовь к путешествиям и к географической карте привела меня к географии. Мне посчастливилось, что мои родители хорошо повозили меня по нашей стране. Началось с поездок к родственникам на Украину, откуда вышли все мои предки и по маминой, и по папиной линии. Но главное, что мой отец был актёром и режиссёром драмы. Он работал в разных театрах и исполнял либо первые роли во второстепенных театрах, либо второстепенные роли на первостатейных сценах, вроде МХАТа. В конце тридцатых годов отец служил в театре речного флота, а потом в том же театре водного транспорта, после того, как речной и морской наркоматы (министерства) были объединены. В 1938 г. артисты шли с гастролями по рекам и каналам от Архангельска до Астрахани на барже «Немирович-Данченко», специально построенной для актеров, она отличалась от парохода только отсутствием двигателя; такие же каюты, салон, кают-компания. Я и мама присоединились к ним в городе Горьком — ныне, присно и во веки веков Нижнем Новгороде, так что вторую часть этого круиза мы проделали всей семьей. Два месяца мы шли по Волге, останавливаясь в городах по две недели на гастроли. Так в детстве, на восьмом году жизни, мне посчастливилось увидеть бóльшую часть Волги. Я её, конечно, запомнил хорошо; она была тогда настоящей рекой, а не каскадом водогноилищ.

На следующее лето аналогичным образом, но уже без гастролей, а просто по бесплатному билету, мы шли по воде от Киева до Херсона, от Херсона до Одессы, от Одессы до Батуми и от Батуми до Феодосии, где жил дядя, брат моей матери. И каждый день этого путешествия по воде я всю жизнь помню.

Дальше мне пришлось быть в эвакуации. Нас везли в товарном вагоне — мы эвакуировались с эшелоном Наркомзема, где работала моя тётка, старая большевичка. Я эвакуировался с матерью и тёткой, а отец оставался в Москве защищать нашу жилплощадь от захвата соседями по коммунальной квартире, которые с надеждой ждали прихода немцев. Соседи непременно воспользовались бы нашими двумя комнатами, если бы отец уехал. Так что он был в Москве в самые критические дни её осады. Кроме того, он ездил на гастроли по прифронтовой полосе и в госпиталях, где однорукие раненые объединялись в пары, чтобы аплодировать артистам…

— Бронислав ГорбПрофессор Зайцев, снимите очки-велосипед! Вместо предисловия ко 2-му изданию «Шута у трона Революции»

При жизни Маяковского, за 18 дней до гибели поэта, Михаил Булгаков, наследник и ученик сатирика-антикоммуниста XIX века, писал Сталину о своём изображении страшных черт моего народа, которые задолго до революции вызывали страдания моего учителя М.Е. Салтыкова-Щедрина (1930, 28 марта).

Писатель потрясён гибелью собрата по драматургии. Они оба воспользовались Машиной Времени Герберта Уэллса, приспособив её как транспортное средство… для побега из СССР. С одной разницей — герои Булгакова бежали в прошлое, герои Маяковского — рванули, уверяют маяковеды, в будущее.

Неожиданностью для Булгакова было и то, что Сталин, после шести лет запрета, приказал срочно легализировать поэта. И совсем неладное почувствовал писатель, когда коммунисты 10-летие его гибели превратили во всенародный праздник. Как отмечали и 100-летие со дня гибели Пушкина (1937).

Праздничной шумихой вокруг имени ранее запрещённого Маяковского явно намеревались утаить что-то важное. Булгаков, только что закончивший роман «Мастер и Маргарита», пытаясь разобраться, продиктовал жене за несколько дней до смерти: Маяковского прочесть должным образом.

Предсмертное завещание Булгакова справедливо на все времена для исследователей наследия Маяковского — прошлых, нынешних, будущих…

— Валентина Василевская: «Здравствуй, мир без меня…». Избранные стихи — сны — манифест. Публикация и вступительная заметка Павла Поляна

Ты хочешь посмотреть,
Как умирает мир?
Как умирает мир,
Который ты любил.
Как бродит человек,
Предчувствием томясь,
Как исчезает снег
И остается грязь.

Весна рождает март
И пьяная вода
Свой начинает путь
Отсюда в никуда.
Отсюда — и в ничто
Уйти и мне позволь.
Но остается жизнь
И остается боль.

— Виктор ГенПисьмо другу Илье Иословичу из рода Поляковых о судьбе Империй

Направивши оглобли кто-куда, не отточив полков перестроенья разве что на маврах,
А зря — глядишь, какого-никакого детёныша из бедуинов со свежей кровью б привезли,
Для обновления и исправления словесности и социореформ, споткнувшихся на слове «пли»,
Есть польза от Империй, заблудшихся от креатива, и мирно почивающих теперь на лаврах.

Намаявшись в набегах и сраженьях и в утомительных подсчетах черепов и фесок на песке,
Пристроили везде погранстолбы, таможни, чтоб с отвращением и скукой драть взятки и налоги,
Гордиться за державу, как за мамку в детском саде, не глядя на её опухшие кривые ноги,
Глуша бутылку за бутылкой, щурясь в горизонт, в своей протяжной, как страна, этнической тоске.

Перемежая управление мудрое по Бенкендорфу с пунктирным цоканьем парадов кирасир,
Уместно пару Александр (гениев) Сергеичей отправить с глаз долой и по Посольскому Приказу,
Очкастого — для верной службы и судьбы персидской, вихрастого — чтоб пить молдавскую заразу
И дожидаться милости шальной царей в обмен на скромный и постылый камер-юнкера мундир…

— Виктор ЛевенгарцО выставке «ШТУРМ Центр авангарда»

В 2012 году в течение трёх месяцев в Von der Heydt-Museum (Фон дер Хайдт-Музеум) в немецком городе Вупперталь проходила выставка «ШТУРМ Центр авангарда». На ней были представлены произведения живописи, графики, скульптуры семидесяти пяти мастеров. Работы были привезены из музеев и из частных собраний Бельгии, Германии, Испании, Италии, Франции, США, Швейцарии. Впечатляет перечень художников, чьи картины можно было увидеть в залах: Август Маке и Франц Марк, Василий Кандинский и Марк Шагал, Анри Руссо и Робер Делоне, Наталья Гончарова и Михаил Ларионов, Оскар Кокошка и Эрнст Людвиг Кирхнер, Пауль Клее и Алексей Явленский, Лионел Файнингер и Георгий Якулов и другие, не менее известные. Произведения были созданы, в основном, в первой трети ХХ века. Также были показаны полотна художников, входивших в различные объединения и группы, в числе которых, «Мост» и «Синий всадник». Там можно было увидеть и скульптуры Александра Архипенко, Вильяма Вауэра и Отто Гутфройнда.

Выставка была посвящена столетию открывшейся в Берлине в 1912 году галереи «Штурм», сыгравшей большую роль не только в немецком, но и во всём европейском и американском искусстве. Экспонировались произведения разных течений живописи, существовавших в то время: футуризм, экспрессионизм, абстракционизм (в том числе геометрическая абстракция — Хенрик Берлеви «Механо-фактура», Лайош Кассак «Архитектурная композиция»), конструктивизм, исповедующих разную эстетику, разное понимание задач творчества. Всех мастеров объединило имя Герварта Вальдена (псевдоним Георгия Левина). Он был писателем и издателем, музыкантом и галеристом, театральным деятелем…

— Виктор ЗайдентрегерМосковская осень 2014

В июне 41-го в городе с примечательным названием «Старые дороги», что немного западнее Минска, тесть закончил с отличием среднюю школу и готовился отпраздновать свой 18-й день рождения — 23-го июня и поступать в ВУЗ.

Война заставила изменить планы. 24-го июня родственник предложил эвакуироваться на грузовике, на котором он вез на восток самое главное — местный партийный архив. Наш герой и с ним его ближайшие родственники не поддались уговорам. Он сам лично слышал по радио, что враг скоро будет разгромлен. А главное, что для этого на фронт уже выехал маршал Ворошилов. Но вот наступило 26-е июня. В городе началась паника. Все бросились бежать на восток. Побежали и Хайкины. И таки убежали, никто из семьи не достался Холокосту.

Обосновались в Тамбовской области. Вскоре по повестке тесть был направлен в Трудармию (в настоящую армию не годился по зрению) в подмосковную Шатуру. Трудился на добыче торфа. Уставал, болел, лечился, выживал и … выпускал стенгазету. Был замечен выездной редакцией газеты ПРАВДА, что работала тогда в Шатуре, и направлен корреспондентом в редакцию газеты ЛЕНИНСКАЯ ШАТУРА. После войны, несколько придя в себя, решил учиться дальше. Подал заявление в Полиграфический институт. С отличным аттестатом принимали без экзаменов, но только если между окончанием школы и поступлением не прошло больше пяти лет. А у него прошло больше. Война не была смягчающим обстоятельством, пришлось сдавать экзамены…

— Вилли КреймерИсполнение обязанностей

Роман «Дознаватель» вызвал широкий читательский интерес. Хотелось бы понять причины интереса, с их помощью рассмотреть хотя бы часть вечной социально-политической игры и попытаться уточнить свои установки.

Во-первых, — детектив. Детектив интересен, потому что обостряет внимание и фантазию читателя, привлекает к соучастию в важном деле разоблачения преступника. Но здесь не обычный уголовный детектив, не поединок между подозреваемым и следователем. В романе описаны столкновения между людьми и системой, человеком и обществом. Такой сюжет воспринимается труднее, требует больших читательских усилий, но проникновение в него может быть более экспрессивным.

Поэтому, во-вторых — действующие лица драмы. Нам показывают не влиятельных общественных деятелей, не обитателей верхних этажей социального небоскрёба, а тех, кто ютится в хибарах и халупах бывшей черты осёдлости и тихо покидает их, уходя ещё ниже — в землю, в разделённую на трудносогласуемые главы и страдающую национальную память. Они покорно армируют своими костями и черепами тяжкий бетон народной истории бедствий и обид, воспринявшей ненависть и проклятия, тупую злобу и бесчеловечную жестокость.

— Владимир ВизгинВладимир Семёнович Кирсанов: доминанты историко-научной работы и фрагменты воспоминаний

Кирсановский список тем и героев впечатляет. Это — фундаментальные проблемы и гигантские фигуры: научная революция XVII в., сквозная проблема эфира, генезис классической механики и теории тяготения, создание теории электромагнитного поля; это — Галилей, Кеплер, Декарт, Гук, Ньютон, Лейбниц, Эйлер, Максвелл. Мне казался такой выбор рискованным. Во-первых, об одном Ньютоне существовала огромная литература. Все это предстояло изучить, причём по первоисточникам, которые были в том числе и на латинском языке. Во-вторых, казалось почти невозможным внести в эту проблематику что-то новое. Знание современной физики и её развитие в ХХ в. мало что давали для понимания науки XVII в.; к тому же легко было перейти границу допустимой модернизации. Требовалось научное бесстрашие особого рода для того, чтобы надолго погрузиться в эту тематику, и ВС обладал именно таким качеством. Кроме того, естественнонаучная революция Галилея, Кеплера, Декарта и Ньютона «означала глобальную перестройку всей системы знания»[14]. Это требовало обращения к общеисторическому и социокультурному контекстам научного развития XVI–XVII вв. и предъявляло к исследователю повышенные требования в отношении гуманитарной культуры.

Мне кажется, важным в решении ВС заняться этой масштабной тематикой был пример Бориса Григорьевича Кузнецова, которого он считал своим учителем. БГ обладал такой культурой и мастерски умел видеть развитие науки «с высоты птичьего полёта». Теперь мы уверенно можем сказать, что этот риск оправдался. ВСК удалось не только нарисовать целостную, яркую картину формирования точного естествознания в XVII в. (насыщенную, впрочем, яркими, нетривиальными деталями), но и внести существенный вклад в мировую и, особенно, российскую ньютониану и смежные области.

— Елена КалашниковаИерусалимские притчи

Только пару дней спустя мне бросилось в глаза соседство глиняного оранжевого мурлыки и складной открытки с проволочной оранжевокрылой бабочкой. Они так гармонично смотрелись рядом, словно встретившиеся, наконец, оранжевые половинки. Кот Мурр Кёнигсбергский — таково его имя согласно инструкции — появился у меня пару месяцев назад, но на мой стол перекочевал на прошлой неделе. Согласно инструкции, он — лучшее средство от бессонницы: «Вечером, когда вы легли в постель, возьмите Кота Мурра в правую руку. Поднесите руку к правому уху. Подождите 3 минуты, и Кот Мурр расскажет вам сказку. Возьмите Кота Мурра в левую руку и поднесите к левому уху. Подождите 3 минуты, и Кот Мурр споет вам колыбельную». Я отдала его маме, которая почти не спит по ночам, но она только покрутила неваляшечного мурлыку в руках и отставила за ненадобностью. И стоял он неприкаянно посреди обеденного стола — глиняное олицетворение одиночества. Но бодрого окраса своего не терял. Значит, не впал в депрессию. Возможно, просто не успел. Моя рука-владыка переместила его в пространстве.

А открытка с бабочкой прилетела со мной из Израиля, из города Лод. Это подарок моей ровесницы, с которой мы не виделись больше двадцати лет. Я-то ее помнила, а она меня — нет. При встрече она вручила мне пакет, в котором лежал кулон и эта открытка: «Дорогая Леночка! Очень рада была встрече с тобой, удачи во всем, Элина 5.7.14»

И вот теперь они стоят рядом — вернее, мурлыка на несколько шажков впереди, как и положено, — и очень друг другу подходят. И размером, и цветом, и настроением. Это я к чему? К тому, что все возможно, и встречи тоже. И спокойной вам ночи!

Мурр, — доносится из темноты, — мурр-мурр. Это значит, мурлыка готовится прыгнуть на книжную полку, а оттуда на ворота из слоновой кости — они по правую руку от моей кровати. Мурр, мурр… Устраивайтесь поудобнее, сейчас будет сказка…

— Ефим ШехтерЮрий ШехтерПотаённый Маяковский. 120-летию со дня рождения Владимира Маяковского посвящается

…Ещё в конце предшествующего юбилею (2012-го) года, из Москвы пришло тревожное сообщение, касающееся Музея Маяковского. Связано оно было с тем, что, как оказалось, Департамент культуры Москвы (его тогдашний руководитель, и министр Правительства Сергей Капков), предпринял то, что мы назвали бы здесь, на Западе, да и в любом демократическом государстве, попыткой силового захвата (по-английски — “hostile takeover”).

Может быть, не помешает упомянуть ситуацию с культурными учреждениями в России. Несмотря на все «демократические преобразования», подобные учреждения, в частности музеи и библиотеки, является государственными учреждениями, работники которых назначаются правительственным аппаратом — в данном случае, Москвы. Похоже, что часто и творческая политика этих учреждений диктуется и контролируется теми же людьми…

Всё началось с того, что 5 декабря 2012 года Тарас Поляков, автор сценарной концепции экспозиции Государственного музея В. В. Маяковского, опубликовал на форуме посетителей музея тревожное письмо…

…По сообщению Инициативной группы по сохранению Государственного музея им. В. В. Маяковского, помещённом на «Информационном cайте О Государственном Музее Маяковского», варварский демонтаж одной — из двух — самых посещаемых достопримечательностей Москвы практически завершен!

— Игорь ВолошинИстория про одну синагогу и двух художников

Так уж с некоторых пор повелось, что непомерное любопытство и длинный еврейский нос порою заводят меня в самые неожиданные места и приводят к увлекательным находкам. То есть находками они, если и являются, то лишь для меня. Другие люди либо давно и хорошо об этом знают, либо вообще такими вещами не интересуются. Так произошло и в эпизоде, о котором мне бы хотелось вкратце рассказать. Некоторое время назад я открыл для себя двух американских художников-евреев. На самом деле, я открыл для себя много таковых художников, но эти двое стоят особняком. Надеюсь когда-нибудь мне удастся написать биографические очерки об обоих — они того стоят, пока же расскажу как они вошли в мою жизнь, заняв в ней важное место по соседству. Насколько знаю, они никогда не встречались и стояли на разных политических позициях, но для меня они соединены некой общностью. И дело даже не в том, что оба были евреями. Их соединяет иное, хотя и не столь важное родство — они оформляли одну и ту же синагогу. Какое отношение я имею к этой синагоге? Никакого. Впрочем, вот мой рассказ.

В 1995 году, я, будучи страстным читателем газеты «Чикаго Трибюн», прочел некролог о смерти на 89-м году жизни художника Милтона Хорна (Milton Horn). Имя это мне было незнакомо, но привычка запоминать имена художников и поэтов сработала, и оно осело в моей памяти. Прошло несколько лет и в той же любимой газете появилась большая и восторженная статья о том, что найдено панно Милтона Хорна «Чикаго, поднимающееся (растущее) из озера» (Milton Horn. Chicago Rising from the Lake). Панно, украшавшее одно из зданий города в течении почти 30 лет с 1954 по 1983, и затем исчезнувшее во время сноса этого здания, наконец-то найдено. Нашли его некие энтузиасты на свалке, куда оно было вывезено строительными рабочими…

—  Людмила Некрасова«Без паутины лживых слов…»

Тонкая фигурка, косы по спине…
«Медсестричка Раечка, подойди ко мне.
Знаешь, мне приснился свет в моем окне…
Только однорукий нужен ли жене?..»

«Ты в уме ль, пехота!
Что с такой войны
Ты живым вернешься —
Счастье для жены!»

Ночь длинна в палате:
Стоны, боль и гной…
Снова кто-то просит:
«Посиди со мной!»

Ей с утра на смену —
Марля, кетгут, йод…
Но в палатах тесных
Каждый Раю ждет.

Средь смертей и стонов,
И бинтов в крови
Та для них как символ
Жизни и любви.

—  Ольга ХазоваЗаметки о Вове

Вообще легкомысленным человеком Вова не был. Был веселым, умел принимать жизнь такой, какова она есть, и видеть в ней хорошие стороны. Но с молодых лет он думал о смерти, даже тогда когда большинство из наших сверстников об этом даже не задумывались. Он не был религиозным человеком в общепринятом смысле этого слова, но вопросы веры и бессмертия души его очень интересовали. Мой дядя — священник Сергей Алексеевич Желудков — называл его стихийным христианином. Незадолго до своей стремительной болезни он сказал мне: «Не знаю, простит ли Господь мне мои грехи…». Вова остро ощущал свое несовершенство. Обратной стороной этого чувства было его желание похвастаться — он жаждал признания и одобрения.

В начале нашей жизни мне казалось, что домашние заботы в основном лежат на мне. Но постепенно оказалось, что вся мебель куплена Вовой. Покупал он ее главным образом в комиссионном магазине и приводил в порядок своими руками. Вся красивая посуда была куплена тоже Вовой. По стенам висели нарисованные им картины. Полы отциклеваны тоже Вовой — потихоньку, комната за комнатой. Делал он, казалось, все без надрыва, легко и как бы для своего удовольствия. Но ждал  одобрения  и восхищения.  Вообще он всегда должен был ощущать (так же как и наши собаки — боксеры), что его любят. Это называлось «Я нуждаюсь в ласке».

Удивительным образом Вова сам подвел итоги своей жизни. Он сделал доклад на Ученом совете, посвященном его 70-летию, где рассказал о том главном, что, по его мнению, ему удалось сделать, закончил начатый этап по расшифровке рукописей Лейбница, подготовил рукопись однотомника стихов своего отца, изданного в большой серии библиотеки поэта к 100-летию Семена Кирсанова.

— Тамара ЛьвоваВладимир ФрумкинЧерез океан.  Повесть-перекличка

Так вот, уважаемые читатели, сейчас перед вами книжечка несравненно более странная. Почему? У неё два автора.

«Что ж тут особенного?» — возразите вы и напомните мне… ну хотя бы Илью Ильфа и Евгения Петрова с их бессмертными романами «Двенадцать стульев» и «Золотой телёнок». Вы правы — два автора. Но они и писали вдвоём, вместе. Я когда-то читала: один из них взад-вперёд шагал по комнате, говорил-думал вслух, другой, сидя за столом, — слушал, «редактировал», записывал; потом они менялись местами. Нередко горячо спорили, доказывая что-то друг другу! И снова — один ходил и говорил, другой — слушал, правил, записывал. Повторяю: писали они вместе, вдвоём!

Вы продолжаете не соглашаться: «А самые знаменитые наши фантасты, братья Стругацкие, Аркадий и Борис? — говорите вы.— Они и жили-то в разных городах — как могли писать вместе?» — «Могли!» — возражаю я. С одним из них, Борисом Натановичем, я познакомилась в Доме творчества под Ленинградом. Он и рассказал мне, что, хоть и жил Аркадий в Москве, а он, Борис, в Ленинграде,— летом всегда встречались на такой вот писательской даче и… работали вдвоём, взахлёб работали!

А вот мой соавтор, Володя, Владимир Аронович Фрумкин, когда-то блестящий ведущий наших музыкальных конкурсов на «Турнире СК», живёт от меня через море-океан, в «тридевятом царстве», под Вашингтоном и (ни разу!) мы с ним не виделись… ровно 40 лет! Где уж тут вместе писать.

Ноябрь 2014 — ЗаметкиСемь искусствМастерская:

— Авирам Баркаи: От имени неба. Перевод с иврита Исаака Мостова

Опять Дамаск? Не хочу! НЕ ХОЧУ!!

Спи, парень, спи. Хватит копаться в собственных страхах. Выкинь из головы картинку горящего самолёта. Отключись. Закрой жалюзи. Возведи стену. Отдались. Отруби связь.

Звонок.

«Проснулся?» О-па-на…

«Проснулся?» Да, конечно. Проснулся! Куда лететь? Дамаск? Ой, как же я не хочу. НЕ ХОЧУ! Успокойся, парень, успокойся. Именно для этого ты окончил лётную школу…

Надевает комбинезон, затягивает покрепче шнурки ботинок. Чистка зубов и ополаскивание лица. Даёт воде течь больше, чем обычно…

Едет в эскадрилью. В темноте все цвета одинаковы. Инструктаж перед полётом. Украдкой посматривает на товарищей. Напряжённые лица. Утешается этим — не только он озабочен. А вот ведущий спокоен. Хорошо, что хоть кто-то сохраняет хладнокровие. Частоты и позывные, полёт в электронной тишине, переход от атаки наземных целей к заварушке с истребителями. Занят попыткой запомнить все детали, не оплошать потом. Пытается найти уверенность в защитном строю, в знакомом, наработанном в учениях. Удары сердца немного снижают темп. Чудеса привычки…

Конец инструктажа, подымаются наверх. Столовая, сэндвичи на завтрак, запах омлета. Ничто не ново под луной… Обычные люди, без лётных комбинезонов. А вот и девушки — зам по тылу, водитель, штаб-сержантки. Располагается в оранжевом кресле, сэндвич в одной руке, чашка кофе в другой. Кондиционер бесшумно поддерживает комфортную  температуру, и другая атмосфера, спокойная и мирная, отодвигает мысли о Дамаске.

— Звено «Ёжик», на выход!

—  Александр Авдеенко«Помнится, что жил…»

«Авдей, это Кирс! — И, не дав мне зазора для ответного приветствия, напористо продолжил: — Надо немедленно увидеться. А то помрем и так и не увидимся!».

Я нервно рассмеялся. Буквально то же самое, если не считать различия в именах, сказал мне некоторое время назад наш общий друг детства Павел Катаев. И сказал по печальному поводу, когда ушел из жизни друг детских и юношеских лет Юра Грибачев. На что еще один знакомец из тех же давних пятидесятых, Саша Нилин, помладше нас года на три, когда я ему рассказал об этом разговоре, ехидно заметил: «А что это изменит, если все равно помрем?!»

Всё это я пересказал Володе Кирсанову, объяснив причину своего не очень веселого смеха. Он выслушал и тоже не без грусти подвел итог: «Это вы, гуманитарии, привыкли ерничать, а я, технарь, говорю абсолютно серьезно».

Этот диалог запал мне в душу по нескольким причинам. Во-первых, потому что после того звонка мы почти сразу увиделись с Кирсом, он приехал ко мне, и мы долго, чуть не до утра, трепались, перебивая друг друга и заполнив все лакуны, оставшиеся от невстреч на протяжении многих лет. И уже не теряли друг друга в тот короткий, как оказалось, миг возрождения дружбы, увы, оставшийся нам всего на пару годков.

—  Александр СальниковГлавная тайна Троянской войны

«Илиада» — древнейшая из вершин европейской поэзии — до сих пор остаётся современной, так как поднимает вечные вопросы. Вопросы героизма и славы, предательства и любви, патриотизма и самопожертвования, а также губительного эгоизма. Эта «Библия Древней Греции» останется современной и через тысячи лет, потому что говорит о вечном.

И тем не менее, «Илиада» до сих пор остаётся поэмой-загадкой. О ней спорят, её изучают, но загадок не становится меньше. До сих пот нас мучают вопросы: была ли та, гомеровская, Троя на самом деле? Была ли Троянская война такой, какой её описывает Гомер? Действительно ли она длилась долгих десять лет? Был ли сам Гомер историческим лицом? И это лишь несколько вопросов, касающихся исторической составляющей. Кстати сказать, в античности таких вопросов не стояло, так как в «Илиаду» верили, как в историческое сказание.

Однако поэма вызывает вопросы и художественного наполнения: построения и содержания. Например, почему Гомер рассказывает не о всей войне, а выбрал лишь один эпизод, касающийся ссоры Ахиллеса с Агамемноном? И если поэма повествует о гневе Ахиллеса на Агамемнона, то почему этот гнев заканчивается задолго до окончания самой поэмы. На это противоречие указывает и исследователь Гомера А. Лосев в своей работе «Гомер» в разделе «Противоречия у Гомера»: «Что касается «Илиады», то основным и наиболее решительным противоречием в этой поэме является то, что намеченная здесь в I песне тема о «гневе Ахилла» и «решении Зевса» в дальнейшем совсем забывается, и о реальном развитии этой темы можно говорить только с песни XI, причем по содержанию этой последней Ахилл вполне мог бы испытывать удовлетворение, однако он не принимает участия в войне еще до XIX песни».

В этой связи немало вопросов вызывает и сам Ахиллес. Например, если Ахиллес является главным героем поэмы, то почему Гомер показывает его «урывками», лишь в нескольких из двадцати четырёх песен?

—  Анна Соловей«Космоногий». Главы из романа

Пакость прошла бы как всегда, но… тут такое случилось, что народ ахнул и понял: Бог на небе все видит, и кара его неминуема. После этого дня все жители райцентра, и еще в радиусе ста километров вокруг, поверили в Провидение, и даже кривая преступности временно пошла вниз. А случилось вот что: из толпы в сторону трибуны взметнулся предмет, похожий на большое красное яблоко, раздался взрыв и… кандидат в Спасители был поражен стрелой небесного возмездия, что не вызывало сомнений у свидетелей, хотя бестолковые средства массовой информации пытались связать происшествие с бандитскими разборками.

В суматохе никто не заметил (а если и заметил, промолчал), как в сторону вертолета кинулась длинная женская фигура. Эта была та самая тупая и глухая женщина с кошелкой яблок, на которую пал выбор недогадливой Училки. Еще больше удивилась бы Училка, увидев с какой легкостью, вскочила деревенская клуша в вертолет и подняла его в воздух. Отдышавшись, таинственная незнакомка резко стянула с головы платок прямо вместе с волосами, обнажив крупную бритую голову. Волосы полетели в угол, туда же отправилась юбка в горох. Под юбкой вместо подсушенных женских прелестей открылись клевые штаны, и… пуговки-то нету от левого кармана! кто бы в этом сомневался*, а из глубин штанов колом торчал пистолет беретта американского завода. Новоявленный мужик поднял глаза и гавкнул по-английски: «О май год! Фак! Шит! Шит!!!» Короче, нашему искушенному читателю объяснять не надо, что эта бесцветная простушка, избранная на почетное место многодетной матери, оказалась типичным западным киллером, на которого некуда клеймо было ставить.

— Алие АлиеваСмеркалось: разрозненные мысли о пребывании в отпуске

Состояние постоянного нахождения на солнцепеке в целлофане, сменило время блаженной прохлады, приносимой легкими порывами ветра. Изредка, огромными блестками, проплывали и исчезали в чащобе сада светлячки.

Рядом с прудом, где породистые лягушки молча созерцали плавающих в нем не менее породистых золотых рыбок, на трех кованых стульях, в стиле модерн, расположились два очень породистых британских котенка и абсолютно непородистая — ваша покорная слуга. Все трое дружно чесались.

Созерцая великолепие недавно собственноручно политого сада, в чарующем аромате которого слились воедино запах цветущих роз, олеандра, герани, лаванды, лилий, розмарина и т.д., горестно размышляла я о том, как дошла до такой жизни.

Прилетела я в Сочи уже в третий раз по своему желанию и по доброй воле моего старинного приятеля Влада, поселившегося в нем достаточно давно. Он и его бой-френд Леша имели свой бизнес, не оставляющий им свободного времени даже на себя, не говоря уже о праздношатающейся гостье, требующей не только внимания, но и выгуливания. Дом их находился в одном из поселков Адлера. Чтобы добраться до него или Сочи, нужно было прикладывать определенные усилия. Напрягаться мне, по лени, не очень хотелось.

— Ариэль КацевЕврейские симпатии и антипатии к Чехову. Чехов с узко-национальных и демократических позиций

На мой взгляд, некоторые упреки Чехова в антисемитизме легко опровергаются контраргументами, другие носят случайный, преходящий характер, вызваны необдуманными эмоциональными всплесками и противостоят другим фактам противоположного характера из жизни и творчества писателя. Остановлюсь на них по порядку.

1. Во-первых, красноречиво, якобы, говорит об антисемитизме Чехова злосчастное слово «жид», часто встречающееся в его письмах и рассказах в авторской речи.

Действительно, Чехов нередко прибегает к словам «жид»,»жидовка» наряду с «евреем», «еврейкой», однако, как правило без пейоративной коннотации, присущей речи антисемитов. Он с детства в Таганроге привык к бездумному употреблению этих слов, которые слышал повсюду. В его время они были привычным элементом повседневной речи. Лев Толстой тоже не чурался слова «жид» в своих сочинениях, но на основании этого никто не счел его антисемитом.

2. Часто ссылаются на истинную дружбу Чехова с А.С.Сувориным, затушевывая тот факт, что в 1898 году Чехов порвал с ним из-за дела Дрейфуса, освещавшегося в «Новом времени» Суворина с антисемитских позиций, и только спустя два года восстановил переписку с этим человеком, в которой уже не было прежней теплоты. Что же касается художника — еврея И.Левитана, дружба с которым писателя подвергается сомнению, то после непродолжительной размолвки из-за рассказа «Попрыгунья» их приятельские отношения восстановились, и Чехов испытывал к нему добрые чувства до самой смерти художника, не говоря уже о восхищении его талантом.

—  Владимир КирсановСлово о Борисе Григорьевиче Кузнецове

Есть люди, само существование которых может рассматриваться современниками как редкая удача, счастливое совпадение. Их значение выходит далеко за рамки опубликованных книг и конкретных научных результатов. Присутствие такого человека в профессиональном коллективе — залог здорового климата, предпосылка творческих удач. В советской истории науки таким человеком был Борис Григорьевич Кузнецов, чье столетие со дня рождения мы отмечаем в этом году. Поэтому я хотел бы вначале кратко напомнить его биографию, затем столь же кратко сказать о его научных трудах и том влиянии, которое он оказал на своих современников и коллег, а в заключение представить вниманию читателей небольшой очерк, где я попытался выявить наиболее привлекательные, с моей точки зрения, стороны его творчества.

Начну с биографии. Борис Григорьевич Кузнецов родился в 1903 году в Екатеринославе, теперешнем Днепропетровске. Чем занимался его отец, мне неизвестно, знаю, что его звали Григорий-Соломон, фамилия была Шапиро, и он умер, когда Б.Г. был маленьким ребенком. В семье было трое детей — Борис, брат-близнец Моисей и сестра Дебора, всех их воспитывала мать, которая, по-моему, была преподавательницей французского языка, и это объясняет тот факт, что братья с детства свободно говорили по-французски.

— Белла Верникова: Стихи

В тесном местечке на Теснице-речке
в тесном домишке жили детишки,
папа-умелец, мама-хозяйка,
бабушка, дедушка, тетушка Хайка.

Папа к раввину идет за советом
поговорить о том и об этом.
— Славно жить в тесном семейном кругу,
только вот тесно, жить не могу.
Ребе почтенный, как поступить?

— Надо козу детишкам купить,
надо корову купить жене.
Куда ее деть? Прислонить к стене.
Бабушке с дедушкой взять по овечке,
пусть себе греются около печки,
тетушке Хайке — кур и цыплят,
пусть себе в доме несутся и спят.

Папа к раввину идет за советом.
— В тесном кругу хорошо, но при этом
жить уже стало совсем невозможно.
Ребе, что делать?

—  Евгений Шраговиц«Баллада о кембрийской глине» Александра Гинзбурга Заметки внимательного читателя

Скажем несколько слов об истории жанра баллады в русской поэзии. Благодаря В.А. Жуковскому, которого все называли «балладником», определились отличительные признаки русской баллады, по которым мы идентифицируем ее сейчас. Балладу мы считаем жанром, для которого важно стремление автора живописать фантастическую умозрительную картину.

В классической балладе прошлое разворачивается перед глазами читателя как настоящее или вечное, делается актуальным для него. Как пример произведения Жуковского такого типа можно назвать «Эолову арфу». Исторические баллады создавал А.К. Толстой — среди них есть и текст о гонце «Василий Шибанов».

Если говорить о ХХ веке, нельзя не вспомнить «Балладу о гвоздях» Н. Тихонова, которую сближает с «Балладой о кембрийской глине» метафоричность заглавия. Традиции русской классической баллады несомненно присутствуют в произведении Гинзбурга, и может показаться, что цель автора «Баллады о кембрийской глине» сводилась к тому, чтобы живо и впечатляюще рассказать о событии из античной истории — битве при Фермопилах — и окружить героическим ореолом ее участников — спартанцев, чего они, безусловно, заслужили. В нашей статье мы собираемся показать, что «Баллада о кембрийской глине» — сочинение значительно более глубокое, чем кажется на первый взгляд, а главная задача, которую поставил перед собой автор, отнюдь не заключается в прославлении героев Фермопил.

«Баллада о кембрийской глине» наделена чертами и другого жанра — авторской песни.

—  Владимир ПучковНа холме зеленой ночи…

Сухой, военной выправки январь.
Твержу устав зимы и непогоды.
Деревья, как железный инвентарь,
И всюду прочный поскрип, как и встарь,
Нам под ноги рассыпанной свободы!

Повсюду снег, жестокий, как приказ,
И в воздухе, прицелившемся точно
Стволами воронеными, на нас
Вороний сад уставился сейчас,
И смотрит в щёлку лиловатый глаз
Того, кто нами властвует заочно.

—  Елена ЖелтоваПоэзия и жизнь

Трудно поверить, но прошло уже более десяти лет с той весны, когда в ИИЕТ из США приезжала моя коллега и подруга историк Кристина Уайт, виновница моего знакомства с Владимиром Семеновичем Кирсановым. Помню, она вошла в нашу комнату в ИИТЕ на Старопанском и сказала: «Лена, Лена, там, в коридоре — джентльмен, он очень хорошо говорит на британском английском. Познакомь меня с ним». Я не была лично знакома с Владимиром Семёновичем, но всё же, на правах коллеги по Институту, представила Кристину Владимиру Семёновичу, а уже через пару минут они оживленно спорили об английской поэзии.

Вскоре Кристина устроила интернациональную вечеринку, которая обернулась чудесным поэтическим вечером. Алексей Владимирович Пименов читал Гейне на немецком, а Владимир Семёнович сходу подхватывал, и они вдохновенно декламировали вдвоём. Кристина вспоминала что-то из Киплинга, и, к всеобщему восхищению, Владимир Семёнович поддерживал и её чтение. И даже когда профессор Сорбонны Мишель Юлен прочёл стихотворение Бодлера, Владимир Семёнович вспомнил его русский перевод.

В тот вечер я впервые узнала, что ВС — сын известного поэта, что он прекрасно разбирается в поэзии и литературе, и решила обратиться к нему за консультацией.

—  Даниил ЧкониаНе умирай, пока живёшь…

В рассветный час встаёт незримо
Тень Авентинского холма.
Нам не уснуть в объятьях Рима.
Химерами стоят дома.

Что было читано дотоле,
Прожгло веков потухших грань.
Теперь взойди на Капитолий,
Где кесарь простирает длань.

Здесь — голоса, здесь — топот, лица,
Там — кровь от цезаревых ран.
И с городом незримо длится
Твой исторический роман.

— Иосиф КелейниковПравая, левая?.. Не та сторона

В еврейской общине может случиться всё, что угодно. Однажды престарелый плотник женился на девушке, а после свадьбы возникли проблемы. То ли муж оказался не на высоте, то ли случайный римский солдат подвернулся, то ли ангел в образе бога, то ли бог в образе ангела… Во всяком случае родился у девушки мальчик. С пупиком, или без, но уж точно от непорочного зачатия. А потом — пошло-поехало. Не в том смысле, что опошлилась местная история, а в том, что свихнулась вся история. Начавшись с детских комплексов, патологического развития, конфликтов в семье, в общине, а потом и с римским прокуратором, она завершилась распятием. Да, семейная история завершилась трагично. Зато человеческая история только начала разыгрываться. Проблематичный Неизвестно-Чей-Сын был не лыком шит: на небо взлетел, а след на грешной земле оставил. Да ещё какой! Грешники того и ждали: им без новых идеалов ну никак. Пошли искать гроб господень, плащаницу, локоны и прочие реликвии. Расписали Сикстинскую капеллу, размножили живые портреты, уничтожили шесть миллионов его соплеменников (из принципа “кто не с нами, тот против нас”). Грешники и по сей день не могут нарадоваться: господь-то грехи на себя взял, как прошлые, так и будущие. Греши — не хочу. Во имя высокой морали и грешить не грех: того и гляди потребуются новые идеалы. Любви и братства, например.

— Карин Штайнбергер: Не умирай раньше меня. Перевод с немецкого Леонида Комиссаренко

22 июля 2014-го года Йохан Бреер умер в больнице в Филадельфии, хоп, мёртв, похоронен. За пару часов до того как американский суд постановил выслать его в Германию. Заключение о высылке покойника. Ему было 89 лет, но есть ведь так много стариков, которые живут и живут. Мог бы Бреер всё же и подождать пару месяцев, полгода, до процесса в Германии, на котором она должна была выступать соистицей.

Эфа Фахиди хотела посмотреть ему в глаза, ваффен-эсэсовцу Йохану Брееру, сможет ли он повторить ей в лицо то, что сказал на допросе в США: «Он видел людей, которых привозили в вагонах для скота, запах крематория, но ничего не знал о массовом уничтожении».

Удар по столу, Фахиди слегка дрожит. «Ничего не знал? В Освенциме? Кто мог там ничего не знать об убийствах и газовых камерах? Всё, что они там делали, было направлено только на убийство. Господь Бог был ничто по сравнению с каким-нибудь тупым эсэсовцем, который мог делать всё, абсолютно всё. Он мог теба застрелить, ударить ногой в живот, дать оплеуху, избить. Всё!» И когда её направили в Аллендорф, где она месяцами укладывала на машины слоями снаряды, каждый из которых весил больше её самой, начислялась какая-то сумма в рейхсмарках, к ней дополнение, на основе подсчёта которого «рабсила», т.е. принудительные рабочие, считалась полностью отработанной. «Да, да, на практике это означало, что можно было выдержать девять месяцев. Нас освободили через восемь месяцев, поэтому мы и остались живы»…

6500 членов эсэсовской команды Освенцима пережили войну, осуждены были не более 30 из них.

Потом один глоток. Чай или кофе? Настоящий кофе, не та коричневая жижа, которую им давали по утрам в Освенциме-Биркенау, чашка на пятерых, считанная пара глотков на каждого. Дело даже не в мере наказания — важен был бы сам по себе приговор. Позиция системы. «Было бы в судебном порядке подтверждено, что это была несправедливость». Наказание через 70 лет. Абсурд. Ему было 89, когда он умер. Он прожил совершенно нормальную жизнь.

—  Лев Шульман-ПриходькоО стихотворении И. Бродского «Бабочка»

У меня есть знакомый композитор, который, если писал музыку с текстами, — романсы, например, кантаты, — то использовал исключительно стихи Мандельштама. Потом наступил у него период, когда он перестал писать музыку. Пауза тянулась несколько лет. И тут он, в общем случайно, познакомился со зрелыми стихами Иосифа Бродского. Ранние стихи Бродского он знал давно. Любил и даже знал наизусть Рождественский романс, помнил Пилигримов, Большую элегию и пр. Эта поэзия ему очень нравилась, и сама фигура поэта чрезвычайно импонировала. Но, повторяю, музыку он писал только на тексты Мандельштама, а в данное время и вообще свое сочинительство прекратил.

Новые стихи Бродского его ошеломили. Никогда ничего подобного в русской литературе он не знал. Он читал и перечитывал потрясающие по новизне и силе, по мощи стихи, и через какое-то время твердо решил, что в музыку он обязан вернуться, чтобы сделать какую-либо работу уже с текстами Бродского. Он решился написать цикл романсов и выбрал для этого довольно большое стихотворение «Бабочка».

Это удивительные стихи, и я сейчас попытаюсь их разобрать, расчленить, препарировать — называйте, как хотите. Я попробую объяснить, чем они так хороши, и, если удастся, рассказать, в чем заключается их новаторство.

— Маша Кричевская: «Самая высокая степень раскрепощения». Интервью с писателем Максимом Д. Шраером

Маша Кричевская: Максим, роман «В ожидании Америки» вышел из-под вашего пера в 2007 году, но на английском языке, и вот недавно … издательство «Альпина нон-фикшн» выпустила этот роман на русском языке. Почему вы выпустили книгу изначально всё-таки на неродном, хоть и уже ставшим очень близким для вас языке?

Максим Д. Шраер: Маша, всё-таки заметим, что это не роман — это беллетризованный мемуар. «В ожидании Америки» — книга, основанная на реальных событиях, хотя общий повествовательный тон, конечно же, скорее романный, чем воспоминательный.

МК: Но я читала это как роман, скажу вам честно.

МДШ: Но при этом, Маша, всё было именно так.

МК: Глядя на вас, я уже начинаю в это верить.

МДШ: Почему книга была изначально написана по-английски? Понимаете, просто я уже живу вне России 27 лет и все эти годы в Америке, так что в какой-то момент я перешел на сочинение прозы на английском языке. Стихи я сейчас пишу очень мало, а вот прозу пишу по-английски и перевожу на английский, хотя вот теперь, после того как «В ожидании Америки» вышла в России в авторизованном переводе, немножко вернулось второе дыхание. Но тем не менее основные мои книги прозы все написаны по-английски.

МК: Авторизованный перевод — что это значит? Это значит, что вы переводили сами себя. Насколько я знаю, вам помогали в этом и родители…

МДШ: Сейчас расскажу…

— Михаил РицнерКак я открывал психиатрическую больницу (больницу Рицнера)

По разным причинам мне довелось участвовать в открытии трех центров в разных городах двух стран, формировать их коллективы и руководить ими. Первой была Областная психиатрическая больница (ОПБ, г. Биробиджан, 1976-1981), затем — лаборатория Клинической Генетики психических заболеваний в Центре Психического Здоровья АМН СССР (г. Томск, 1981-1989) и, наконец, филиал Центра психического здоровья Тальбие в Кирьят Йовеле (г. Иерусалим, 1996-1998). Таким образом, опыт, который я приобрел при открытии ОПБ, был первым, а по сему, самым ценным. Об истории реализации этого проекта и пойдет речь в кратком очерке. Хотите верьте, хотите не верьте а дело было так

В 1971 году я вновь оказался в г. Биробиджане и второй раз не по своей воле. Сдав госэкзамены в Хабаровском медицинском институте (лечебный факультет), я получил «красный» диплом, имея в активе еще десяток опубликованных научных работ и написанную вчерне кандидатскую диссертацию. Однако это не помогло мне остаться ни в аспирантуре, ни в ординатуре.

— Пусть едет в Биробиджан. Там им нужны свои кадры. Если талантлив — выживет и сам выберется, — сказал ректор Хабаровского медицинского института профессор С.И. Сергеев (1917 — 1969), отклонив все ходатайства моих научных менторов. По-видимому, такова была его жизненная позиция, так как сам он вскоре «выбрался» из периферии и возглавил Московский НИИ онкологии имени Герцена…

— Оливер ЕгесИсламофобия? Мы называем это просвещением! Перевод с немецкого Леонида Комиссаренко

Eindeutig „islamophob“: Vom französischen Aufklärer Voltaire sind Kritik und Spott über den Islam überliefert — aber auch über andere Religionen Проблемой является не так называемая исламофобия, а фразы типа «Это не имеет ничего общего с исламом». Взирая на то, что сейчас творится во имя религии, опасения оправданы.

Всё имеет свои хорошие и плохие стороны. Хотя у венского шницеля вкус  и восхитителен, но он бьёт по фигуре. С изобретением Интернета, человечество получило неограниченный доступ к информации и видео с кошечками, но, к сожалению, сюда нужно включить также троллей и кибер-издевательства. Социальные сети годятся для распространения модных и пищевых блогов точно так же, как и для распространения политической пропаганды.

Религия не является исключением из этого феномена. Во имя Бога вершатся дела как добрые так и не очень. Подумать только о Библии с её любовью к ближнему и терпимостью к рабству. В Ватикане — ничуть не иначе. Один папа пришел к соглашению с национал-социализмом, другой способствовал краху коммунизма. Всегда существуют две стороны одной медали, называются они папа Пий XII или Иоанн Павел II.

И террор в той или иной форме был и есть практически во всех религиях. Был христианский террор во времена крестовых походов, и был еврейский террор подпольной организации Иргун в период основания израильского госудаства. Есть — как ни трудно в это поверить — буддийский террор в Мьянме против исламского меньшинства, и есть индуистский террор, например, в виде массового убийства мусульман в 2002 году в штате Гуджарат, Индия. Но есть только одна религия, которая — если верить её апологетам — не имеет оборотной стороны: Ислам.

—  Павел КатаевВова

Пишу воспоминания о своем покойном друге. Мог ли я о таком подумать? Если бы смог, конечно же, постарался бы запомнить каждую встречу, каждый разговор. На первых порах сейчас, взявшись за перо (то есть, сев за компьютер) вдруг с недоумением обнаруживаю, что в памяти всплывают какие-то второстепенные, малозначащие факты. А вот все самое главное словно бы сквозь пальцы протекло.

И ведь не вернешь…

Так что же делать? Не писать? Признать эту затею невыполнимой?

Ну, уж нет!

Даже если бы я ничего не смог вспомнить, ни одной конкретной детали, все равно, впечатления жизни, помимо меня, создают в воображении образ Володи Кирсанова, моего старого друга и товарища.

Этот образ соткан из воздуха, который нас окружал.

Как мы с ним познакомились? Затрудняюсь ответить. Не помню. Знакомство, безусловно, состоялось, но наверняка без особых формальностей — представлений и обмена рукопожатиями. Что и не удивительно: Вове тогда было года полтора-два, а я вообще был грудным младенцем.

Вообще-то в начале жизни Вова не очень-то меня жаловал. Больше его интересовала Женя, моя старшая и единственная сестра. Вовкино появление на свет легенда связывает именно с Женей.

—  Семён МашковичИ.А. Кибель. К 110–летию со дня рождения

Центральный институт прогнозов тоже затронула компания «борьбы с низкопоклонством», переросшая затем в «борьбу с безродными космополитами». Под предлогом «сокращения штатов» была уволена группа сотрудников, преимущественно евреев, в том числе молодой кандидат наук Л.Н. Гутман, впоследствии создатель и руководитель лаборатории мезометеорологии в Сибирском отделении Академии наук СССР, а затем профессор университетов в Тель-Авиве и Беэр-Шеве.

Но, несмотря на всё, активная работа в отделе шла «своим чередом». Появились новые идеи и результаты, развитие продолжалось. И тут наука преподнесла очередной сюрприз.

В 1946 году в США был разработан первый компьютер «ЭНИАК». И вскоре была опубликована первая статья (1950 год) о решении прогностической задачи с использованием компьютера, название которого не без иронии было подобрано так, что его аббревиатура звучала «МАНИАК». Была предложена модель краткосрочного прогноза в средней тропосфере, дан метод решения задачи и приведены первые результаты расчетов на компьютере, весьма обнадеживающие.

Стало ясно, что начался принципиально новый этап в разработке гидродинамических методов прогноза. Открылась возможность использовать существенно более совершенные постановки прогностических задач, иные методы решения уравнений, преимущественно основанные на результатах вычислительной математики — всё это открывало новые перспективы. Если до этого мы были «впереди планеты всей», то теперь успех во многом зависит от наличия компьютеров.

Илья Афанасьевич прекрасно это понимал и прилагал большие усилия, чтобы получить возможность работать на компьютерах. Но с компьютерами (тогда это были ЭВМ — электронные вычислительные машины) дело обстояло плохо…

— Тувия ТененбомО критиках Израиля. Перевод с немецкого Леонида Комиссаренко

Г-н Тененбом, в вашей новой книге вы концентрируетесь, прежде всего, на одном вопросе: на европейских, особенно немецких, журналистах и активистах НПО, плотность которых в Израиле и Палестине высока, как нигде в мире. Чего, по вашему мнению, наш брат просто не понимает?

На самом деле ваша гильдия не понимает почти ничего из того, что происходит здесь, на Ближнем Востоке. Но особенно меня беспокоит одержимость немцев евреями вообще и Израилем в частности. В процессе поисков материалов для своей книги я встретился с молодой немкой, которая в один прекрасный день уверяла меня в своей любви к евреям. На следующий день я увидел её на показе пропалестинского фильма, в котором евреев называют убийцами. Но ведь что-то здесь не сочетается.

Почему? Разве нельзя одновременно быть за Израиль как еврейское национальное государство и против несправедливости оккупации? Это почти в точности политика различных федеральных правительств любого цвета.

Есть много конфликтов в мире. А ведь чтобы найти Израиль на карте, нужна лупа. И все же журналисты и НПО с одержимостью бросаются на здешний конфликт. Почему немцы не интересуются Чечнёй или Суданом? Или положением палестинцев в арабских странах? Им ведь им там не так уж сладко. Но никого это не беспокоит. Это показывает, что их ни конфликты, ни, прежде всего, палестинцы в конечном счете вообще не интересуют. Этим друзьям палестинцев нужен Израиль и евреи.

И палестинцы в таком случае только предлог?

Для старого антисемитизма, который существовал на протяжении более двух тысяч лет и является частью культуры в христианской Европе. Даже сегодня, когда Европа в значительной степени дехристианизирована, и многие европейцы даже отрицают историческое существование Иисуса, они железной хваткой держатся за одно: там были евреи, которые распяли Иисуса.

— Фаина МирошникСветлана ШенбруннВозьмемся за руки, друзья…

Вот они — эти бумажечки, миллион лет тому назад я записала на них характеристику каждого — не характеристику, а, так сказать, образ каждого члена тех двух семьей, с которыми свела меня судьба и о которых хочу рассказать.

Дело в том, что когда я закончила в конце 48-го года университет, то есть когда поступила на работу — окончила я его раньше, родила сына, Мишу, в марте, а за месяц до этого, в феврале, получила диплом, и в конце года, по-моему, в декабре, поступила на работу. Я окончила историко-архивное отделение исторического факультета Киевского университета и была направлена на работу в Киевский областной государственный архив.

Пришла я туда в конце 48-го года, меня, как новенькую, встретили, как всегда новеньких встречают, так, немножечко настороженно, и только одна женщина, секретарь парторганизации, а я была членом партии тоже, еще из университета после войны, она меня как-то особенно тепло приняла, мы так с ней говорили хорошо, это была Фаня Яковлевна Шварц: небольшого роста, с крупным носом, теплые сверкающие глаза, густые черные брови, темные волосы заплетены в две тоненькие косички и связаны на затылке иногда черными, а иногда красными тесёмочками. Одета она была не то что немодно — бедно, едва ли не нищенски. И вот эта Фаня Яковлевна как-то очень по-дружески ко мне отнеслась. И я сразу обратила внимание, что она интересный, глубокий человек, с таким тактом… Немногословная, очень уравновешенная, и даже, я бы сказала, мудрая, меня как-то к ней очень потянуло, и она ко мне потянулась. Это были первые дни моей работы…

— Эд Вейс: Один доллар. Предисловие и публикация Марка Авербуха

Мой рассказ следует начать с 1864 года. Гражданская война в Америке была в полном разгаре, ей предстояло продолжаться ещё более года. Битва при Геттисберге уже позади, и Аврааму Линкольну отпущен ещё год жизни. Джордж Кастер еще не добрался до Литтл-Бигхорна, где он, спустя несколько лет, в битве с индейским племенем сиу встретит последний час своей жизни. Американские индейцы продолжали контролировать некоторые территории Соединенных Штатов и охотиться за поредевшими стадами диких бизонов. Абнер Даблдэй все еще был генералом в армии северян и лишь недавно разработал и внедрял правила новой игры — бейсбола — в городке Купертаун, штат Нью-Йорк. Это именно тот год, когда в маленьком украинском местечке вблизи Киева у ребе Аарона Гасчинского и его жены родился сын. Ничего необычного в факте рождения не было, но все же нельзя не представить себе радость, которое оно принесло родителям и друзьям семьи. Этот и был мой дед, отец моей мамы.

Я сомневаюсь, что родители деда знали что-либо о Гражданской войне в Америке. А если и знали, вряд ли это их интересовало. Главной заботой для них было, во-первых, прокормить постоянно растущую семью, у Гершко было четверо братьев. А, во-вторых, нужно было беречь семью от погромов. И хотя родители моего деда жили в еврейском местечке, но все они были окружены христианами, которые под благожелательным взором все понимающего царя считали, что евреи являются народом, избранным для периодического битья.

Мой дед получил при рождении имя Иегуда бен Аарон. По-русски его называли Гершко, и позднее, в Америке, его имя по-английски произносилось как Якоб. Как и большинство их соседей, евреев и неевреев, семья жила в бедности, столь ужасающей, что нынешние трущобы в сравнении являют собой жилища состоятельных и знаменитых. Дома тех дней в большинстве своем были деревянными лачугами с земляными полами, всегда продуваемые холодными ветрами, туалетами во дворе и без водопровода. Представьте себе походы в туалет в период холодной русской зимы. Никакого пособия по безработице, пенсий для пожилых, медицинской страховки. Зарабатывать на жизнь было трудно всем, но евреям доставалось поболее других. Им было запрещено проживание во многих больших городах, заниматься земледелием, владеть питейными заведениями, закрыт доступ ко многим профессиям. Это вынуждало их становиться ремесленниками или заниматься мелкой торговлей.

Декабрь 2014 — Семь искусствСтаринаМастерская:

— Александр ГенисТяжба. Глава из книги “Уроки чтения. Камасутра книжника”

Библию трудно читать, потому что она вся состоит из эпиграфов. Репутация этой книги так велика, что любая выдранная из нее фраза наделяется магической многозначительностью. На Библии клянутся, по ней гадают, с ней — и за нее — умирают. Читать, однако, другое дело. Я пробовал.

С раннего детства я мечтал узнать, что написано в книге, о которой я мог судить лишь по рисункам Жана Эффеля. Но достать Библию мне никак не удавалось, я даже ни разу не встречал верующего. Одна моя бабушка знала, когда Пасха, другая — когда Пейсах. На этом кончались их отношения с религией. Уже женатым, но еще студентом, я отправился за помощью в церковь Александра Невского, располагавшуюся, как все важное, на улице Ленина, но у священника не нашлось на меня времени. Выручил черный рынок. Там, в неприметной березовой роще, я, наконец, купил заветную книгу с рук за 25 рублей. Немалая сумма составляла чуть больше половины стипендии отличника, и чуть меньше моей же зарплаты пожарного. Ввиду траты и от нетерпения я принялся читать с середины и зверски заскучал. С начала было не лучше, с конца — непонятней. Я так ее и не дочитал, но за 40 лет, как евреи в пустыне, все время учился. Прежде всего — поэзии.

Библия написана первыми в мире стихами. Напрасно мы от них ждем ясности эпоса. Сродни Луне, а не Солнцу, библейская поэзия все делает зыбким, таинственным, пугающим. Гомер описывал, она выражала. Греки декламировали, она заклинала, они пели, она вводила в транс. Элиот говорил, что смысл — только приманка, усыпляющая разум, чтобы отдать его во власть звука. Повторяясь, стихи заводят, поднимают и ввергают в экстаз. Я видел такое у Стены Плача, где люди молятся крича и скача, как «Давид перед господом». Библия, словно песенник, требует не чтения, а соучастия. Поэтому и читать ее надо не про себя, а всем телом, жестикулируя и раскачиваясь.

— Анна АгничДровяная печь. Рассказы

Роман Ефимович, гвардии подполковник в отставке, вытащил из кустов стремянку, приставил к окну второго этажа, огляделся — не смотрит ли кто, и полез наверх. На все про все у него минут сорок: пока жена котлеты жарит, она из кухни не выйдет.

Закончил с одним окном, переставил лестницу к другому. Все, пора сворачиваться. Глянул на часы — чувство времени не подвело: тридцать девять минут, ноль-восемь секунд. Отнес стремянку в кусты, спрятал банку с краской. Еще десяток погожих дней — и все подоконники будут как новые. Домашние не заметят, у них глаз не настроен на эти вещи, а дерево не станет гнить. Вот вам и семьдесят восемь лет, вот вам и «не лазь, папа, не рискуй»! За шесть лет в Америке вон как детям дом в порядок привел — потихоньку, не спеша, чтобы этот, как его… кардиостимулятор поспевал.

В тринадцать ноль-ноль Роман встречает желтый школьный автобус. Внучки бросают рюкзачки на асфальт и гоняют с соседкиными детьми в пятнашки. Младшая становится на свой рюкзак и кричит: «No babysitting! No babysitting!» Ага, понятно, это у них вместо нашего «за одним не гонка, человек не пятитонка».

Пятитонка, полуторка… угловатый зеленый грузовичок… где Роман его недавно видел? А, да, сегодняшний сон! Пыльная сумеречная площадь, он стоит с отцом, что-то важное хочет то ли сказать, то ли услышать. Подъезжает грузовик: дощатые борта, в кузове солдаты — круглолицые, румяные. Отец запрыгивает через борт, Роман еще удивляется, как легко у него получилось. Отцовский тулуп на глазах превращается в солдатскую форму первой мировой войны. Почему первой — он же воевал на второй? Грузовик отъезжает, среди молодых солдат выделяется старое лицо отца. Но вот оно разглаживается, розовеет, вот уже неотличимо от других. Так Роман и не успел то ли услышать, то ли сказать что-то важное, теперь уже не узнать что.

Анна Ласкина: Режиссерская деятельность А.М.Грановского в 1910 годы

Теперь остается ответить на вопрос, как петроградский театр стал московским. Первотолчком к этому событию для Грановского стал приезд в Петербург А.М. Эфроса, одного из руководителей Московской еврейской студии. «— Почему же это еврейский театр? — спросил я Грановского, — вспоминает Эфрос, — Но ведь мы играем на еврейском языке! — ответил он мне и, подумав, спросил: — В Москве думают, этого мало? — Да, ответил я, — мы представляем себе все это иначе…».

Характерно это: «и, подумав, спросил…» Судя по всему, заданный ему вопрос не был неожиданностью. В свой приезд критик не увидел ни одного спектакля — знакомство с ними ограничилось фотографиями, — но его слова попали в точку. Более того, они совпали с предложением о переводе еврейской студии в Москву. Согласие на столь кардинальную перемену обозначало, что Грановский принимает московскую «точку зрения».

«В январе 1921 года, — пишет Эфрос, — ГОСЕТ вступил в действующий строй. Грановский действительно оставил в Петрограде все, кроме труппы. Он бесшумно сделал поворот на сто восемьдесят градусов. Он бросил, как ветхую кожу, эстетскую мистику Театра-Храма, космополитическое безличие «мирового репертуара на еврейском языке» и стилизаторскую изысканность «Мира искусства»».

Эфрос точно перечисляет «составляющие» театра Грановского петроградского периода: «эстетская мистика Театра-Храма», «космополитическое безличие «мирового репертуара на еврейском языке»» и «стилизаторская изысканность «Мира искусства». Действительно, в свой московский период ГОСЕТ преодолел замкнутое существование, присущее тому этапу, когда он был студией и школой. Да и от «стилизаторской изысканности» не осталось следа — на место ретроспективистов А.Н. Бенуа и М.В. Добужинского пришли М.З. Шагал, Р.Р. Фальк, И.М. Рабинович… Эти перемены полностью соответствуют не только логике творчества Грановского, но движению искусства от десятых годов к двадцатым. Начинается конструктивизм, бытовизм полностью уходит и даже кажется несвоевременными…

Борис Горзев: Синдром Эроусмита

Через год Арон капитулировал и начал артподготовку к передислокации в Израиль. Вот тогда я и узнал обо всем. В очередной его приезд ко мне. Еще не вышла наша статья в штатском журнале, а Арон уже искал себе место профессора на каком-нибудь факультете биологического университета Тель-Авива, Иерусалима или Реховота. Это длилось долго (переписка, телефонные переговоры, предложения, возможные контракты, местожительство, условия, потом, понятно, обсуждения всего этого в семье), но всё в этой жизни имеет конец, даже погоня за призраками. Тут были не призраки, а вполне реальные вещи, прагматичные, даже циничные, не хлебосольные, но не унизительные, поначалу более-менее достойные, ибо при Ароне было имя, не великое, но известное, были рекомендации ученых из числа величин в мире биологии и генетики.

И еще кое-что было при Ароне. То, что однажды удалось выразить Эфроимсону, помните? Помните, как он, старик, передавая мне отзыв на Аронов автореферат, вскричал шепотом: «Он — Арон Хаймович! Арон Хаймович — это не просто имя-отчество, это — позиция! Позиция, понимаете?»

Я понял. Иначе не запомнил бы…

Всё так, но тем не менее, возраст. Скоро под пятьдесят. А в этом возрасте не так-то легко найти работу. Но Арон бескомпромиссно отклонял предложения, требующие сменить направление его исследований. Только теория генетического анализа, общая теория!.. Ну, если вы так упрямы, говорят ему, то — пожалуйста: работа в одной из лабораторий Университета Тель-Авива, причем на скромную стипендию. Арон сказал «да», и они с Иркой подали на ПМЖ.

Истекло два года. Вот тогда мы и встретились.

— Георгий Панкратов: Стихи

Я был в атласах звездных пород не силен.
Я жил, как только мог, как хватало сил.
И мне все говорил один — приземлен,
А другой — в облаках паришь — голосил.
Но я не был любителем слушать ни тех, ни других:
Людская молва — мне претит сочетанье слов,
Только выбор сторон неизбежен — «друзья–враги»,
И его ты обязан сделать, готов — не готов.
К ослам или свиньям, волкам или муравьям —
Ну а что человек? Собирательный образ зверей. —
И однажды решив для себя, остаешься там
Навсегда, где, казалось, счастлив станешь скорей…

— Екатерина СидороваМой Вовка

Вообще он был очень тонким и ранимым человеком. Жизнь складывалась не очень счастливо. Мама умерла рано, отец был поглощен собственными делами. Нежности и любви в детстве Вовке почти не досталось. Во взрослой жизни это компенсировала любовь к Вове всех, кто его знал, но, наверное, этого недостаточно для счастья. Вовку, действительно, любили как дети, так и взрослые.

Моя дочь Нина, достаточно привередливая и скуповатая на уважение и любовь к старшим, с пятилетнего возраста Вову просто обожала. Если у нас дома готовился какой-нибудь праздник, первый вопрос был — «А дядя Вова будет?». Елена Иосифовна, мама моего мужа Юры, готова была кормить и угощать Вовку в любое время суток. В молодости, когда он работал в Институте источников тока, он часто заезжал с работы или вечером к нам домой, и это всегда было радостью для всех нас. Вовка вел себя в любом месте и любом доме, как «человек всего мира». Он мог пойти на кухню и заявить, что сейчас он что-нибудь приготовит, мог схватить мою любимую посеребренную чашку, обругать меня за то, что серебро почернело и тут же, несмотря на все мои вопли, начать ее чистить, пока я с боем ее не отнимала (мне как раз нравилось, что она потемнела). Ругался Вовка хотя и с большим азартом и некоторыми ненормативными словами, но абсолютно необидно. Сердиться на него было невозможно. На домашних сборищах, когда ему надоедало наше общество или он просто был усталым, он спокойно уходил в соседнюю комнату, рылся в книжных шкафах или ложился на диван и засыпал. Вернувшись в столовую, Вовка мог объявить Оле, что он немедленно уходит домой, но милостиво соглашался взять ее с собой. А иногда он «выуживал» в шкафу какую-нибудь книгу или стихи и начинал их нам читать. Было очень здорово.

— Егор ФетисовВ сорок первый день

Психология ящериц, отбрасывающих хвост, —
Мы отбросили память, беспамятно неуязвимы.
Её место заняли ссылки, массовый перепост.
Я вырос в Крыму — и вдруг раз, и не помню Крыма.
Вырастет новый хвостик в кустарниковой тени,
Только и он бутафорский, поди ухвати попробуй,
Когда вместо памяти — колокольчик, звени, звени…
Белоснежная тройка, искрящиеся сугробы.
Ничего не помню, в голове какая-то хохлома,
Костромская вязь, кокошники, красноармейцы.
Уже столько лет нескончаемая зима.
А когда началась? Почему? Безмятежно сердце.
Ничего не подскажет, может годами не биться:
Ящерица в принципе не думает о протесте.
Потом оживет непременно, забьется, засуетится —
В другое время. В другом, позабытом месте.

— Илья КриштулМиниатюры

В десять часов утра, как обычно по будням, Валера начинал думать мысль. В этот раз она, эта мысль, была о травинке. «Вот травинка,» — думал Валера: «Она ведь на вид такая тонкая, беззащитная, даже милая… Но асфальт пробивает! А я могу пробить асфальт? Нет. Но я могу сорвать травинку! Значит ли это, что я, Валера, сильней асфальта? Или я всего лишь сильней травинки? Или я просто человек, который может сорвать травинку, растущую сквозь асфальт? А если я не буду её рвать, значит ли это…» Мысль попалась сложная, постоянно растекалась во все стороны и Валера не успел додумать её до обеда, а после обеда забыл. Вернее, не забыл, а его сбили с этой мысли какие-то люди, обсуждавшие будущий полёт человека на Марс.

Отобедав, Валера удобно устроился в своём кресле и начал новые размышления. «На Марс лететь несколько лет, а обратно дольше, потому что против солнечного ветра. По-моему, есть такой. Еда, вода, нет, воду они там как-то из мочи добывают, несколько людей плюс доктор…» Тут Валера остановился и прямо в середине мысли, как умел только он, задумался о другом. Решив через несколько минут, что доктора можно причислить к людям, Валера продолжил мысль о полёте. «Оборудование, топливо туда-обратно и ещё год надо там, на Марсе, провести, разведать всё, застолбить, флажков навтыкать, нефть и газ обнаружить, образцы погрузить… Денег огромное количество нужно, одна Россия такое не потянет, если только «Газпром» поможет… А надо, чтоб потянула, чтоб мы первые там оказались… А, может, для экономии, только туда?..» Мысль была хорошая и особенно Валере нравилось, что она государственная. Но и её до конца додумать Валере не дали. Наступило шесть часов вечера, рабочий день Валеры закончился и его отпустили домой.

А работает Валера депутатом в Государственной Думе. Он хороший депутат и большого вреда Родине, в отличии от других депутатов, не наносит — взяток и откатов не берёт (ему, правда, никто и не предлагает), своего бизнеса не имеет и, соответственно, ничего никуда не проталкивает, по регионам и заграницам за государственный счёт не летает, ему интересней на даче покопаться, а голосует он так, как старший товарищ по партии скажет.

—  Марк БеленькийЗаписки исказителя

В послесталинской Москве поэт Михаил Светлов по достоинству слыл острословом. Сам Светлов морщился — мол, ему приписывают то, что он не мог сказать ни под каким видом. Но фразу, которую вы прочтете, я сам слышал от автора. В студенческие годы я близко дружил с сыном Михаила Аркадьевича, часто бывал у них дома. В один из вечеров, вернувшись подшофе с мероприятия с участием эстрадных поэтов, Светлов горестно махнул рукой и произнес: «Всю жизнь мечтал испить из чистого родника поэзии. Но там всегда успевал выкупаться редактор».

Эту формулу можно считать универсальной. В СССР «чуткая цензура» (Пушкин) оставляла свой сапожный след на всем — от газет и кинематографа до ресторанного пения и торговых ярлыков. Напомним: Декрет о печати, закрывший все неугодные большевикам издания, был объявлен через сутки после захвата власти. Новые хозяева боялись, что их утопия не выдержит разоблачений (хотя нынешние времена показывают полную безосновательность подобных страхов). Поэтому следующие 70 лет ВСЯ интеллектуальная продукция перед выпуском в свет должна была быть залитована, т.е. подписана уполномоченным Главлита — Главного управления по делам литературы и издательств, охране государственных тайн и т.д. (название учреждения много раз менялось, но суть оставалась прежней).

Одновременно с введением цензуры Ленин распорядился приобщить население «ко всем богатствам мировой культуры», разъяснив, что речь идет, в первую очередь, о произведениях «полезных с точки зрения политической и административной» (отзыв о стихах Маяковского). Ученики Ильича понимали задачу правильно: вредоносные произведения до публики не допускать, а остальные корежить в зависимости от указаний инстанций.

—  Надежда ВинокурЭта загадочная, загадочная «Пиковая дама»

Вернемся к основной загадке, интересующей нас в связи с «Пиковой дамой», о существовании которой мы узнаем лишь в 1834 году, когда она была напечатана в «Библиотеке для чтения». Впервые Пушкин обратился к прозе в Повестях Белкина, опубликованных анонимно (впрочем, это случалось и с поэтическими произведениями. В начале ноября 1830 года Пушкин пишет Н.П. Погодину с просьбой опубликовать его стихотворение, впоследствии названное «Герой», в любом альманахе, но при одном условии: «никому не объявлять моего имени»). Шутливое замечание — «ибо Булгарин заругает», — на самом деле не таит в себе шутку, т.к. Булгарин, считавший себя ведущим прозаиком, вечный оппонент Пушкина, ревниво относился к тому, что пишет Пушкин (известен отзыв Булгарина об Онегине: «…неудачное подражание Чайлд-Гарольду и Дон-Жуану»).

Пиковая дама — новая творческая манера, новое рождение Пушкина-прозаика, у которого были свои представления, как писать прозу: «Точность и краткость — вот первые достоинства прозы. Она требует мыслей и мыслей — без них блестящие выражения ни к чему не служат». Замечательно сказал Лев Толстой об одном из незаконченных отрывков Пушкина: «Гости съезжались на дачу». Вот как надо начинать, — … так умеренно, верно, скромными средствами, ничего лишнего… Пушкин наш учитель. Это сразу вводит читателя в интерес самого действия. Другой бы стал описывать гостей, комнаты, а Пушкин прямо приступает к делу…».

«Пиковая дама» начинается с простой короткой строчки: «Однажды играли в карты у конногвардейца Нарумова». Это краткое стремительное начало сразу привлекает внимание к сюжету, который звучит многообещающе. У Пушкина нет пустых описательных фраз. Стилистика его прозы отличается от произведений, написанных в Болдине в 1830 году; в «Пиковой даме» она предельно кратка, сдержанна, динамична, точна и действенна, его изобразительные средства скупы; соблюдены три единства — места, времени, действия: в доме у Нарумова, под утро Томский рассказывает анекдот о трех картах. Все слушают его с нарастающим интересом и изумлением. Возникает реакция, вспомним снова: случай? сказка? порошковые карты? Но вот — … уже утро. И так же точно и кратко следует текст Пушкина: «В самом деле, уж рассветало: молодые люди допили свои рюмки и разъехались».

— Ольга ФёдороваИскусство быть собой

Именно Берлин дал мне ключ к пониманию этой чудесной и непостижимой на первый взгляд способности обитать в мире уютно и заинтересованно, излучая на других отсвет благ, полученных от правильных и приятных отношений с чужими городами, музеями, живописью, книгами, языками и людьми. Однажды он сказал мне: «В Берлине я всегда останавливаюсь в одном месте, хожу одним и тем же путём и даже ем в одном кафе,  и постепенно изучаю всё вокруг,  так что окрестности знаю очень хорошо.  В новое место я еду, когда мне нужно или если оно чем-то для меня интересно».

Выходит, Кирсанов не поддавался суетливой спешке, заставляющей многих людей, в том числе и меня, бесцельно блуждать по чужому незнакомому месту в жажде успеть как можно больше, раздражаясь от того, что проходишь всё время по одним и тем же улицам словно в лабиринте, когда времени уже катастрофически ни на что не хватает. Эту каверзную игру случая  он превратил в свой сознательно выбранный жизненный метод: сначала повторением и медленным усвоением утоптать плацдарм, а затем постепенно его расширять, делая осмысленные вылазки на короткие и дальние расстояния, зная, что за его спиной обжитая ойкумена. Эта его основательность вела за собой другие добродетели: решительность в выборе или суждениях, надёжность и ответственность в деловых и личных отношениях.

Я не думаю, что в наше время найдётся много людей, которые смогли бы отказаться от предложения работать в Кембридже ради своей семьи. Но для Владимира Семёновича это было вполне естественно, потому что интересы и благополучие членов его семьи было для него важнее, чем престиж, карьера или деньги. Однажды, рассказывая о своих многочисленных поездках за границу, он сказал: «Но больше чем на две-три недели я не мог уехать и отказывался от длительных контрактов, потому что у меня всегда была собака, а она очень тоскует без хозяина».

— Сёма ДавидовичЧетыре могилы на кладбище Канчанабури

Посмотри сюда — жена берёт в руки вылезший из принтера листок с программой нашей поездки — наша первая гостиница в Таиланде в … качан… канчан…. тьфу, не выговорить, говорила же тебе, лучше снова в Прагу поедем, гостиница в Канчанабури, на берегу реки Квай. Послушай, а может тот мост через реку Квай недалеко, посмотреть его сможем?

Я беру в руки листок, изучаю его и выношу вердикт:

— Глупости! Тут же написано: город, столица провинции. А тот мост в джунглях был, да и что от него могло остаться!

Справка. Во 2-ой Мировой Войне Таиланд был союзником Японии и на его территории находились японские войска, фактически он был их глубоким тылом в войне с англичанами в Бирме. Ну а главная цель японцев не отличалась от цели Христофора Колумба — Индия. Так вот, для снабжения своих войск в Бирме японцы решили построить рокадную дорогу, соединявшую железные дороги Таиланда и Бирмы. Строить её должны были военнопленные: англичане, американцы, австралийцы. И одним из самых её сложных элементов и был мост через реку Квай. Впрочем, скорее всего эта справка излишня — кто не смотрел знаменитый фильм “Мост через реку Квай” и не читал книгу Пьера Буля по которой и был снят фильм?! Ну а если кто не смотрел и не читал, то рекомендую: фильм здесь, книга здесь. Причём книга мне понравилась намного больше. Впрочем о вкусах…

Так вот. Посмотрев из окна автобуса на бангкокские небоскрёбы, (лачуги мы увидели уже потом, когда катались по городским каналам), часа 3 ехали из аэропорта по скучному шоссе с главным отвлечением: на “технической” остановке продавались ананасы по 2 шекеля. Покушали. Ну а потом свернули с шоссе и приехали в то, что лет 10 назад можно было назвать райским уголком. Гостиница была довольно обшарпанной, но кущи вокруг никуда не делись.

—  Эдуард ЭлькиндПетр Меренблюм — скрипач, дирижер, педагог. Страница из истории русской музыкальной эмиграции 1-й половины ХХ века

После окончания консерватории с большой серебряной медалью Петр Меренблюм был приглашен работать концертмейстером Рижского симфонического оркестра, позже в той же роли он играл в оркестрах Ялты и Ростова-на-Дону. В 1918 г. Петр организует Петроградский струнный квартет (П. Меренблюм, И. Бельский, Г. Столяров, Д. Зиссерман), с которым в течение двух лет успешно гастролирует в России и Европе (Рига, Либава, Данциг, Берлин). В 1924 году П. Меренблюм переезжает в США, в Нью-Йорк и после небольшого концертного турне получает работу в качестве ассистента концертмейстера Вагнеровской оперы. Вскоре он становится руководителем скрипичного отделения Cornish School of Music в Сиэтле, Вашингтон, а также работает дирижером Cornish оркестра…

В Лос-Анджелесе Петр открывает скрипичную студию, на основе которой в 1936 году на собственные средства основывает Молодежный Калифорнийский симфонический оркестр, состоявший из 110 музыкантов в возрасте от 14 до 18 лет. Создавая свой Молодежный оркестр, Петр Меренблюм исходил из двух основополагающих соображений: первое — дать возможность своим талантливым ученикам исполнять их сочинения и другую музыку в сопровождении большого полномасштабного оркестра. Второе — в знак глубокой благодарности к принявшей его стране — Соединенным Штатам Америки — воспитывать талантливую музыкальную молодежь в духе традиций европейских и американских консерваторий, подобно тем, в которых он был воспитан на своей родине — в России. Он также решил, что не должно быть никакой дискриминации по расе, вере или цвету кожи, что все талантливые молодые люди должны получить доступ к такому воспитанию. Высокий стандарт созданного Молодежного симфонического оркестра сразу же вызвал восхищение и дружбу многих признанных во всем мире артистов и музыкантов. Под руководством П. Меренблюма этот оркестр стал как бы кузницей кадров профессиональных музыкантов, как солистов, так и оркестрантов для многих американских симфонических оркестров в Нью-Йорке, Чикаго, Кливленде, Миннеаполисе, Далласе, Буффало, Сиэтле и др.

— Яков ШепетинскийЯшка-жид

Яков ШепетинскийВ мои 28 лет неумолимая судьба забросила меня в Лаксию, или Долину слез, — центральный штрафной лагпункт Ивдельлага на севере Урала. Там предстояло отбывать наказание по приговору Военного трибунала войск МВД от 28 октября 1946 года. Я был лишен свободы сроком на 10 лет с поражением в правах на 5 «года» (так буквально записано в справке). Статья 19-58-1Б УК РСФСР — попытка измены Родине.

Само название этого места — Лаксия — вызывало страх даже у опытных зеков. Когда я оказался в этой Долине слез, то все слухи и рассказы об этом гиблом месте подтвердились. Ивдельлаг был штрафным лагерем для особо опасных преступников. Он находился в 600 км севернее Свердловска. Как говорили зеки: «Чудная у нас планета — одиннадцать месяцев зима, остальное — лето».

Да, в этом штрафном лагере был один Центральный штрафной лагпункт Лаксия, и я, Яков, должен был именно туда попасть… Повезло!

Триста голодных заключенных спали в одном бараке. Основная работа — лесоповал. Расстояние до места работы около восьми километров. Туда шли колоннами по 100 человек по снежной дороге… Разговоры запрещены, выход из строя считается побегом, и конвоиры стреляют без предупреждения. Многие зеки использовали это при желании покончить с собой, то есть для самоубийства.

Работа на лесоповале тяжелая, отдых короткий, питание лагерное. После работы возвращение тем же порядком в лагерь. Уставшие зеки еле тащили ноги. Настоящая каторга! Так работая неделю, я думал, что конец приближается, спасения нет.

—  Юлиан Фрумкин-РыбаковЗапой дождя

За дымовой завесой Слова,
Часть речи вышла на рубеж,
Где мир, с цепи сорвавшись, снова
Творит  творительный падеж.

Где главным членам предложенья
Вольно ходить за языком.
Безличные местоименья
Склоняя окриком с пинком.

Где поминают мать в предложном.
В винительном же падеже,
Послать за пивом ваньку можно.
Он в дательном придёт уже

Не принеся ни банки с пивом,
С прохладной пеной по краям,
Ни воблы первого созыва
На жирных бланках телеграмм.