Александр Моралевич

Из России — с любовью

Александр МАТЛИН

ПАМЯТИ  МОРАЛЕВИЧА

18 августа в Москве на 77ом году жизни умер Александр Моралевич, блестящий фельетонист, писатель и поэт, человек сложной судьбы.  Фельетон – трудный жанр и редкий дар, доступный немногим литераторам.  Около 30 лет Моралевич работал в журнале “Крокодил” и был в Советском Союзе, по общему признанию, фельетонистом номер один, при том, что номера 2 и 3 оставались вакантными.  Про него тогда написал Раскин:

Он стиль и слово чувствует нутром.
Откуда б эти дьявольские гены?
Все пишут аккуратненько пером,
А этот озверело — автогеном!

Моралевич пришёл в «Крокодил» в 1963 году, никому не известный 27-летний молодой человек, с рукописью романа под названием «Авраам, Исаак и ДОСААФ». Прочитав роман, заместитель главного редактора журнала побледнел и предложил немедленно сообщить куда следует.  Главный редактор Мануил Семенов сообщать куда следует не стал, а вместо этого принял Моралевича на работу.

Я не буду описывать жизнь и творчество Моралевича.  Об этом человеке можно писать бесконечно.  Но это уже сделано и пребывает на интернете, в том числе по адресу:

http://old-crocodile.livejournal.com/123244.html

Познакомились мы с Сашей в Крокодиле, где я подвизался в качестве внештатного автора, и были знакомы лет десять, пока я не уехал из Советского Союза.  После этого мы потеряли следы друг друга.  И вот, четыре года назад я узнал, что Моралевич жив. Я нашёл его, и мы стали переписываться.  На мой первый имейл он ответил так:

Дорогой Саша! Рад, что ты нашелся. Фамилию Матлин помню с приязнью. Я фрагментарно жив. «Крокодил», издав несусветную вонь, угас 15 лет назад. С той поры несколько финансовых толстопузиков, окруженных безвестной шушерой, трижды пытались возобновить издание под тем же названием. И, конечно, впустую. Сейчас, возможно, идут поиски нового толстопузика. 

Я в этих кругах ненавидим. И вообще мне в России печататься негде. И вообще всё, что происходит в данной стране, должны описывать энтомологи. Здесь отчасти есть только нефть, все остальное скукожилось, в том числе художественная  литература. 

Написал двухтомный роман с эпиграфом «Коммунизм — это засуха, пострадавшая от наводнения». Но отечество не набирается духа его напечатать. Отправил в Штаты, но ответа покуда нет. Выходи на связь, всегда тебе рад. Почту отправляй на адрес моей богоданной жены.
 Всецело  —  А. Моралевич

На второе послание он долго не отвечал, а потом прислал письмо в стихах на 26 страницах.  Письмо адресовано и озаглавлено мне, но я –просто предлог.  Фактически, это надрывная, харкающая кровью поэма о России, осмелюсь сказать – выдающийся литературный, исторический и даже философский документ.

Тогда же, в 2008 году, случилось мини-чудо: у меня появилась работа, которая требовала пребывания в Москве.  И мы с Моралевичем встретились снова, через 34 года.  Саша был в майке с американским флагом и надписью New York.  Между нашими встречами прошла жизнь, между нашими жизнями распростёрся океан, но показалось, что ничего не изменилось, и мы всё те же, только пьём чуть меньше.  Но, всё-таки, мы выпили Сашиной замысловатой настойки, сфотографировались с жёнами и пообещали друг другу встретиться вскоре опять – то ли в Москве, то ли в Нью-Йорке, в общем – где-нибудь на этом свете.

Ах, Саша, чего стоят наши обещания?..

 

Из России — с любовью

Александр Моралевич

(Сашеньке Матлину, США, Нью-Йорк)

 

Дружище тезка! В лучшем виде
Я получил твое письмо.
Оно не кануло ни в МИДе,
Ни в ФСБ, ни в недрах МО.

Вот времена! А ведь бывало —
До поднебесия препон.
Нисколь Лубянка не дремала:
Письмо из Штатов? Всё — шпион!

А нынче как бы не тревожно.
К окну приникнувши чупром —
Чертоги вижу я таможни.
Левей — империя «Газпром».

Мой лифт работает отчасти.
Есть мыши. Это не беда.
На мой этаж, коли побластит —
Течет горячая вода.

Ты тридцать лет уже вне слежки,
Не тов., а без подмесу мен.
А здесь — вагон да при тележке! —
Вот сколь набралось перемен.

Припомни: даже без разбега
Твою сносили дверь плечом.
А нынче б с этим alter ego
Чекист был с носом. Ни при чём.

От безграничности доверья
Друг к другу, власти и стране —
Решетки и стальные двери
Внутри повсюду и вовне.

В Америке в дверных проемах —
Витраж, стеколки и хрусталь.
А россияне (кто не промах)
Титан монтируют и сталь.

По этой казусной причине
У нас прогресс прохолостал:
Себя спасая от кончины —
Стравили люди весь металл.

Вот ничего и не взмывает,
И не жужжит, и не плывет.
И спичек нет. И каравая.
И всем индустриям — привет.

И ты, куда ни сунься носом —
Реклам и баннеров обвал,
Листовок по подъездам россыпь
И кличи бойких зазывал:

— К нам! К нам! Обрящешь, коли ищешь!
И если даже не еврей —
Не обойтись тебе в жилище
Без невзломаемых дверей!

Аккордов страшных «Компарситы»
Не проиграют над тобой,
Коль купишь дверь из мартенсита.
Тут криминалу — ша, отбой!

Ты. Матлин, может, дашься диву:
Мол, гротескую я вотще.
Тридцать восьмого рецидивы?
Так не бывает. И вообще…

Но нет, на полном я серьезе.
И, оформляя мой заказ,
Покуда не почил я в бозе
Меня (насчет чужих проказ)

Расспросят, да не жмитесь в грошах:
— Четверку ставим? Шесть мэ-мэ?
Вас из чего придут кокошить,
«Макаров» или АКаМэ?

Четверку не пробьет «макаров»,
Шестерка держит АКаэМ.
И рикошетом — Божья кара! —
Падет сам киллер. Зуб даем!

Но есть фугасы на растяжках.
Учтем и это. Вуаля!
Мы фирма «Евро», нам не тяжко:
Возьмем весь контур в ригеля.

Ты веришь, Матлин — этим «евро»
Нас уканали от и до.
И «евро» всяческая хевра,
Есть даже евротэквондо!

И с этим «евро» (из Подольска)
Буквально всех берут на понт.
А где родной бурят-монгольский?
Ямало-ненецкий ремонт?

По угро-финскому тоскую.
Киргиз-кайсацкости не чужд…
Вообще, друзья: с какого буя
Нам плыть до «евро»? Мне — без нужд.

Твое письмо слежу на чате,
Вникаю, строчки распочать.
Мол, снова нет меня в печати,
А ведь стезя была — печать!

Неуж, как в прошлые полвека —
Всё помелом да за Можай?
Давай, что долго-то кумекать:
Ты жопу в горсть — и приезжай.

Тут много нас. Мантулим в Штатах,
Считай — как белки в колесе.
Могутность множим супостата.
И лично состоялись все.

Насчет тебя мы собирались,
По счету — восемь сходняков.
И так вопрос перетирали,
Впрямую, без обиняков:

Пускаем шапку мы по кругу,
Ты к нам в Америку — и вот
Тебе с законною супругой
От нас — пристойный обзавод.

Засядешь эдак-то на ранчо,
Плеснешь в стаканчик вискаря —
И сочиняй себе до ланча,
И не странжиришь время зря.

И облака нежны как гарус,
И верный стаффордшир у ног.
И океан. Белеет парус.
Причем — отнюдь не одинок.

Ну, было черно — станет бело.
Спасибо, что ещё сказать.
Но, Матлин — сродственное дело
Имелось сорок лет назад.

Не жил я, только чтоб за пищей
Посунуть харьку из норы.
Знавал цыган. Вокзальных нищих.
Аж члена из Политбюры!

Еще — ну, будто свет в оконце! —
Умом как все-то не таков,
Имелся средь моих знакомцев
Мужчина. Вадик . Бирюков.

С ним от общения приязни —
Ну, будто от шампани брызг.
Про всё судачишь без боязни.
И доверительности — вдрызг.

Да вот однажды — и на годы
(Какой его попутал бес?)
Не попрощавшись — канул в воду.
Как испарился. Всё. Исчез.

Исчез Вадим. Но вот же Штаты —
Его я в памяти не стер:
Мне в память Рейган ваш впечатан.
Как президент. Не как актер.

Что сделал он единым махом,
Во всем рубака и ковбой?
Всех дармоедов побивахом!
Дал всем присосочникам бой.

Всех, кто прильнул к госаппарату —
Под корень истребил на треть.
Ах, к нам бы Рейгана. Затраты
У нас-то — лечь да умереть.

У нас не будет жизни фронде.
Зато, поганки на гнильце —
Сплошь Институты, Центры, Фонды,
Все при важнеющем лице.

Пригосударственные шкеты.
Как лучше править? В чем изъян?
И сплошь опросы, сплошь анкеты
О настроеньях россиян.

Полипы, слизни и пиявки,
По пищик вросшие во власть…
Такая из Кремля заявка?
Так в эту сторону и шасть!

И воют голосами вьюги,
И кроют аж без запятых,
А врут — тю, Геббельс с grosse luge!
Так врут, что выноси святых.

А что с них спросу? Ясно: слизни.
В одном лишь унисонна рать:
Что больше никому в отчизне
Нельзя ни капли доверять.

Не доверяй родитель детям.
Стремглав шарахайся родни.
Не верь в страховки. Суки эти
Тебе обрежут жизни дни.

Теперь чему едино внемли,
Прочтя библейские слова?
В России всяк — держись за землю.
Трава — обманет мурава.

Прорушна наша современность.
А сорок лет назад, тогда —
Ведь доверяли. И отменно.
Но вот кому, узнав — беда!!!

Звонок. Иду. Снимаю трубку.
Знакомый голос. Кто таков?
Нет, коли дружба — так не хрупка.
Нашелся! Вадя! Бирюков!

И обнялися ликом к лику,
Перешепталися «за жизнь».
Тут я едва не стал заикой:
Вот это жизнь! Ну — виражи!

Ух, эти наши, ух, спецслужбы.
Там не просиживать штаны
Приходят люди: лишь бы, уж бы
Предотвратить пожар войны.

Там слепят липовых дофинов,
Магнитофон вживят в икру…
Торпедоносные дельфины…
И кенгуру — агенты ГРУ…

Но мой-то Вадя… Неприметен.
Не супермен. Не командор.
Но сколь же значим на планете!
Полковник! И с давнишних пор!

И, Матлин, где все эти годы
Был как бы в нетях Бирюков?
Он и в огне отыщет броды:
Шустрил в Америке. Каков?

Там, в помыслах об отчем крове,
(В прорехах, Штаты, ваш сакрал!)
Он знатно вас пообескровил,
Каких секретов не накрал!

Да, не уклейка, не густёра.
И в нынешней твоей стране,
Шпион завзятый и матёрый —
Ой, долго был он на коне.

Вас не убудет, не увянет,
И обоснованная страсть:
На то и есть в миру славяне,
Чтоб всё в Америке покрасть.

Но, как ни борз — а дашь плошину.
Секреты — их ведь поуди.
Ведь что случается с кувшином,
Привыкшим по воду ходить?

Ведь в ЦРУ — обоеглазят.
От них подальше. Чур-чура.
По жесту вычислят. По фразе.
И в сыске — ой, не фраера!

И никаких тебе отдушин,
Догляд за Вадей — к носу нос.
Ну — SOS! Спасите наши души.
И еле ноженьки унес!

Но даже (пусть хоть и евреев!) —
Героев Кремль вознаградит.
И ласкою своей огреет,
И пост непыльный учредит.

От вашей, Матлин, цээрушни
Системы нервной мой Вадим
Почти лишился. Тик. Прорушня.
Но вот — воспрял и невредим!

И как вознесся, гусь лапчатый:
В руке вальяжнейший кляссер…
Он есть СМОТРЯЩИЙ ЗА ПЕЧАТЬЮ
ОТ КГБ ПО эСэСэР!!!

Ну. воцарен. С Курил до Тавды.
И взгляд по твердости — корунд.
И Сатюков, редактор «Правды» —
Пред ним без малого во фрунт.

Речь про Джамиля? В речи псалом
Нигде не вставит вдругорядь:
-Не «Моабитскую» писал он,
А «Ваххабитскую тетрадь». –

Над всею прессой крышевея,
Вещал он: Фучик не был тлей.
Не с иждивенцами на шее, —
А с натуральною петлей.

…А кто кусался — тот попался.
С младенчества и по сие
Не поменял я в жизни галсов…
И Вадя вскрыл моё досье.

— Тебя как либо, но уроют.
Против тебя ЦК и КЗОТ.
И кислород твой перекроют.
Вполне возможно — и азот.

Ведь что ты пишешь? Дай сиропа!
Дай голубиного «гуль-гуль».
Иначе ведь — возьмут за жопу,
И я, брат, — вытащить смогу ль?

Скорблю. Тебе не измениться.
Уперся. Задубел в грехе.
А уцелеть ты можешь в Ницце.
В Нью-Йорке. Льеже. Э-хе-хе.

Московский облик мне застарен,
Забыл и город на Неве…
С собакой ты на чьем бульваре?
О, вспомнил: Гоголя эН.Ве.!

Так вот, гуляючи с собакой
И В СРЕДУ, чтоб ты не отверг,
И только в среду — всё, не вякай! —
Не после дождичка в четверг

От двадцати ноль-ноль, плюс-минус,
Чтобы продлить тебе свой век,
Допустим, с именем Гамбринус
К тебе подпятит человек.

Накоротке задаст вопросы,
Как от звонка и до звонка:
Не продадите ль обочь спроса
От чемпиона-пса щенка?

И между строк, втихую, кратко,
Так, из-под мышки, под плечом
Еще вопросец для порядка
Задаст. Ну, спросит кой о чем…

Что ж, Бирюков, плети интригу.
И я, чтоб быть с тобой в ладу,
Хоть и держа в кармане фигу —
С собакой на бульвар пойду.

Вполне размытого обличья,
В советской ширине штанин
И в среду, соблюдя приличья —
Ко мне притерся гражданин.

И эдак сразу, как в атаку,
И с места, так сказать, в карьер:
— Отменно грозная собака!
Но это чёрный же терьер?

Хочу, да недоступно это,
Неукупим желанный щен:
Ведь, достояние Советов,
Терьер на вывоз запрещен?

Но вас не генерал Медведев
Создал в питомнике МО.
Вы как на вывоз? Вместе с леди?
Ведь тут вам — непротык, дерьмо.

Вас тут какие ждут искусы?
Психушка или миокард.
А вам Америка — по вкусу?
Гражданство — сразу. Не грин-кард.

Ну, будто выпалил дуплетом.
Странняга. Чистый конь в пальто.
И я спросил его про это:
— Гарантии. Вы сами — кто?

И тихо, голос как из склепа,
Сказал охотник до собак:
— Допустим, я не чужд Госдепа.
И в полномочьях не слабак.

Гуд бай. С ответом не тяните.
Ловите шанс в своей судьбе.
Судьба у вас на тонкой нити.
Ответа жду через ВэБэ.

…Да, что тут лаптем щи хлебати?
Не клином на России свет.
И не в Филях, а на Арбате
Произошел в семье совет.

Сказал мой тесть: — Оно конечно:
«Агдама» повкусней «Перно».
Да, наша жизнь не безупречна.
А если честно — то говно.

Мы все — ущербная порода,
Такие, зять мой, пироги.
Ты — по рожденью враг народа,
А мы — анкетные враги.

Но не в тылу провел войну я,
Упитанный, как голубь-дронт.
Под пулю, ой же не шальную,
Сопливеньким ушел на фронт.

То в отступе, то атакуя —
Страну я вот как ощущал:
СЯКУЮ — больше чем ТАКУЮ.
Но и СЯКУЮ защищал!

А после, в землю штык втыкая,
Имел я помыслы о чем?
Мне в жизни миссия такая:
Быть детским — и большим! — врачом.

Поставил на ноги за тыщу,
И дале непочатый край…
Не рыба я, что глуби ищет.
И буду здесь. Хоть здесь — не рай.

А пол-страны на нарах? Слезы.
И от Ухты и до Москвы
Открытых форм туберкулеза…
Кто в схватку с ним: «Иду на вы!»?
А вот, как на двери подкова,
Собою Коха заслоня,
Воюет замглавврач Фрейдкова:
Не кровоплюй, эсэсэрня!

И кто каверны в легких носит —
Воспряньте. Вылечит сполна,
Вас ради США не бросит
Фрейдкова И., моя жена.

«Ум короток, а волос долог» —
То не про нас, сомненья прочь:
Нешуточный эпилептолог
Моя единственная дочь.

Но молодым — даешь дилемму.
Ведь пень-колода, а не жизнь.
И коммунизм — как эмфизема.
И этой нечисти служи?

Конечно, в чем без вас утеха?
Без вас, ребята — хоть помри.
Но, коль задумаете ехать —
Вас не осмелимся корить.

…Вот так, мой друже Матлин Саша.
Каким их словом нареки?
Ведь как же светлы были наши,
Прими их, небо, старики!

Каким бы чувствам неманерным
С женой нас должно обуять?
А я всего сказал терьеру:
— А ну, невыездной — стоять!

Вперед! С утра недопроверил,
Где сучки писали в траву.
А параллельно в том же сквере
У нас с Вадюшей рандеву.

Провесть ли Вадю на мякине?
Да, был с Гамбринусом антр-ну.
Мол, не склонился ль я покинуть
К вакантной матери страну.

Конечно, это б симпатично,
Коль мне аллюр в России — юз.
Не яйца — порошок яичный —
Вот что такое наш Союз.

Но я, Вадим, не поменяю
Свой хоть ущербный, но статут.
И трёпки пусть, и нагоняи —
Мне надлежит поганить тут.

Свой путь провидя неуклонно
Средь обдурял и обирал,
Я, Вадя — Пятая колонна,
Пусть даже в ней не генерал.

Меня в Чикаго нет. В Памплоне.
Комфортом их не обуян —
Я буду спать на поролоне,
Ну, а котлеты — Микоян.

Словесность? В ней меня убудет.
Переболею. Поручусь:
Как по нужде отходят люди —
Так я от слова отлучусь.

Устал. По кочкам да скачками.
Ведь что — словесность? Это скань!
Но абортивными крючками
Из текстов рвут живую ткань.

— Да, — молвил Вадя. — Стало голо.
За слово некому радеть..
В зашоре это: «Жечь глаголом».
Намного выгодней смердеть.

Так чем займешься? Жив, не в бозе.
За что не понамнут бока? —
— Наукой! На большом серьёзе.
Уже строчу трактат в ЦК.

Глянь на родимую державу,
Хотя и мать её ети:
Что будет с этою оравой,
Аборты вдруг да запрети?

А ничего. И не уклюнет
Ей в жопу жареный петух:
И бабы не распустят нюни
В притонах тайных повитух.

А запрети в стране куренье?
Так что, разрушится страна?
Нет, выдюжит. У всех уменья —
Хоть пули слепят из говна.
Но вот уж тут хана народам,
Взорвут страну и знать, и голь,
Коли изъять из обихода
Любой и всякий алкоголь!

Тут будет люто. С коммунистов
Поснимут кожу на унты.
Страну порвет на колонистов,
Кровопролитные бунты…

Но он уже в пути — мессия!
Не пропадем и слез не лей.
Ведь вот Сусанин — спас Россию?
А нынче ей спасенье — клей!

Их, клеев — не пересчитаешь
С катушек сносят — нет, не блеф.
Идут из Англии, Китая…
Но, ясно, всех главней БФ.

Сверло жужжит, ввертевшись в банку,
И сразу запахов букет…
Где жизни скверная изнанка?
Сыт, пьян, сопатка в табаке!

В раздрае были регионы,
А съединились, оба — на.
Да, были бедствия, уроны,
Но вот-ка — склеилась страна!

И все расслабились, размякли:
Ничем не взять нас. Никогда!
А К ГОРОДАМ, ЯРАНГАМ, САКЛЯМ
ИДЕТ СМЕРТЕЛЬНАЯ БЕДА!

В какую бы ни пялься призму —
Вглядись ответственно: ого,
Пренаивысшая харизма
Есть у чего? (Не «у кого»)?

И без подсказочницы-няни
(Пусть даже он единоросс),
Вам всяк не Путина помянет.
Он скажет: «Мат. И весь вопрос».

При скифах, от татар потраве,
От бомбы и до колчана —
Сведи под корень мат в державе?
И ей немедленно хана!!!

И между корчей, в промежутках,
Страна, хирея и скорбя,
И стон не выдаст: «Брежнев, «утку»!»
Помрет и сходит под себя.

И я бешусь: какого ляда?
Бесхозен, беспризорен мат!
Заботы нет о нем. Пригляда.
Гоним, тогда как он — примат.

Да, не пространства, не морозы,
И не соха, не автомат, —
Всегда нам, пьяным ли, тверезым
Спасеньем был российский мат.

Ужо оно ( и вскоре!) грянет,
Призывы, съезды — лабуда:
Без мата главное увянет —
Производительность труда.

Без мата не моги и ерзнуть,
И «Газоскреб» не возвести.
И ледоколы в лед повмерзнут
На Севмор — так его! — пути.

Слова — они как в поле вешки,
А матерщина — чернозем.
Слова по нашей жизни — пешки,
А мат от веку был ферзем.

Как дал Адам ребрину Еве —
Не гоже вякать правде вспять:
Люфтваффовский МЕ-109
Был хлеще нашего Ла-5.

Но что у немца? «Soll der Teufel»
Да «buserieren» на устах.
И задымил германский профи,
Был ас, да голова в кустах.

Поскольку Ваня, рус-фанера,
Такие в «Ла» вдохнет слова —
Что пушки бьют другим манером.
И винт молотит не едва!

Конечно, Ганс, вы есть тевтоны,
Да не учли вы одного:
Отнюдь, отнюдь не из картона
Был хер у тятьки моего!

Вранья — без счету тех забросов.
Под мученический конец
Что крикнул Сашенька Матросов,
Когда бросался на свинец?

«За Сталина!» — кругом писали,
И «Правда», «Красная звезда».
Ах, проститутки! Кой же Сталин?
Ну, твари, ну, дают дрозда!

Ведь слышал взвод (долой цензуру):
На смерть — да так, без куража?
Нет, Санька пал на амбразуру —
Покрыв её в три этажа.

Я Бирюкову всё поведал,
Шпиону, другу, полкашу.
-Забавно. Хлестко. Дальше следуй.
Один в уме, а два пишу.

— Сырокопченый труп лелея,
От рвенья выпучив глаза, —
Есть «Пост — 1» у Мавзолея:
Вдруг возле трупа да буза?

Да, он был вождь. И полигамен.
Но, кто противу ни шеперь —
Его снесут вперед ногами
(Вот жаль — не нынче, не теперь).

И хомо сапиенса кокон
Спровадится в последний путь.
Сознательно, а не с наскока
Всплакнет над телом кто-нибудь.

То рыболов. В приваду пшенку
Он варит пополам с овсом:
-Отдайте мне его мошонку!
С такой наживкой — сразу сом!

И в рассвобоженных чертогах,
Для всех конфессий и общин,
Музей создать горбатых слогов,
Обсценностей и матерщин.

Бессчетно в залах экспозиций,
Всемирно знатен Мавзолей.
Вот стенд — как в Бога мать дерзиться,
Вот стенды устных пиздюлей…
К хренам Афган и мирный атом.
Всё сдам музею до клочка:
На должности ХРАНИТЕЛЬ МАТА
Пусть утвердит меня ЦК.

Всё выслушав, сказал Вадюша:
— Нет, враг ты больше или псих?
Антагонист. Но нету чуши в
«Die Extreme beruhren sich».

— И в Штаты чуть да не дал тягу…
А ну, к фуражке пятерня:
Ты, в соответствии с присягой, —
Чекист и должен «сдать» меня:

Идейно гнил во всех контактах
И в пасквилянтствии нагом.
Срываем маску. Хватит! Так-то.
Где опера? Кругом-бегом!

Схватить изменника за шкирку,
В Норильск его! На Удокан!
В баланду харей, в руки кирку,
На «строгий» — воблой на кукан.

— Не изгаляйся, — рек Вадюша. —
К своим винтовка — вниз цевьём.
Присяга — так и без продушин?
Своих на нары не «сдаем».

…И с той поры , волной об скалы,
А описать — погнешь стило,
Воды — штук семьдесят Байкалов
Бесславно в Лету утекло.

Так — был я весел, бесшабашен,
А вот — бирюк и нелюдим.
И Бирюков, полковник-раша,
А он-то где, мой друг Вадим?

Высокого полета птица,
С каких ни обозри сторон.
Поди, российский консул Ницце?
Или внедрен послом в ООН?

…Звезда его не Овен — Овник,
Беду звездёнка ворожбит:
В придомном гараже полковник
Растерзан в пытках и убит.

Новы скрижали и кликуши,
Неразъясним чекистский цех.
Прими, Господь, Вадюши душу,
«Темна вода во облацех».

…Ну, многих, многих поубили.
Но в целом — жизнь пошла под лак!
Залог российских изобилий:
Кишки отдельных — на кулак!

И вот свобод — аж ум за разум,
Либерализм — не продохнуть…
Да только Гамлет с вещей фразой,
Вот этой: «Умереть? Уснуть?»

Философы, чесамши темя,
Чтоб мозга напряглись тяжи,
Мараковали: что есть время?
И что в пространствии есть жизнь?

Был Энгельс среди них, мыслитель.
И вывел, хоть весьма потел:
Жизнь — форма бдений и соитий
Загадочных белковых тел.

А Герман, («Пиковая дама»)
Другое выдал «на-гора».
Ах, что есть жизнь? Означим прямо:
«Что наша жизнь? Игра! ИГРА!!!»

И нам ли Фредьки, чужеземца,
Да точку зрения имать?
Игра! И под микитки немца!
Даешь игру, япона мать!

…Науки — гиль и фигли-мигли.
Что Дарвин? Он, всего делов, —
В морях баклуши бил на «Бигле».
И что с того? Каков улов?

Туманней фройдовского «ид»-а
Понамутил старик в трудах.
Ну, о происхожденьи видов.
Тот — впереди. Тот — на задах.

Другой системник-подпевала,
Карлуша аглицкий, Линней,
Таких наворотил анналов —
Версты коломенской длинней.
От атеистов, богоборцев
Ему поклоны и безе:
К приматам близки наши торцы,
К орангутанам, шимпанзе.

В противовес подобным бредням
Заклокотать в нас должен мат.
Нам в эволюции посредник —
Примат? В России?? Не примат!!!

Держитесь мнения такого,
Плюс за библейского Фому:
Семейство мелких игрунковых
Родня нам, судя по всему.

По Герману и мармазеткам
Вседенно, нощно и с утра
Вскричим (и даже из клозета):
— НАШ СТИЛЬ — ИГРА! ИГРА!! ИГРА!!!

Талантов в землю нет зарытых,
У всех здоровья — «на большой»:
(Поскольку гланды поприкрыты
С ушей свисающей лапшой.)

Играй, страна, в Большого брата,
В индустрий мощь и взлет наук,
В очищенность от бюрократа,
В свободу и «семь верст не крюк».

Играй в обласканную старость
И попечительства Кремля,
И в тучность нив, размах гектаров,
И в укрепляемость рубля!

Играй в Фемиду без безмена,
А при аптекарских весах,
И к процветанью перемены,
И одобряемый Пейсах!

Играй, отечество, в гламуры,
Играй в достоинство и честь…
А как у нас с литературой?
А как со всем: до жути есть.

Стихия! Подлинно цунами!
Тони, спасения не мня.
И графоманскими волнами
На рифы шваркнуло меня.

И в книжном деле гоголь-моголь,
Перформанс посношал ампир.
«Реве та стогне» (прячься, Гоголь!)
Всеобщей грамотности пир.

Тут стили «в дудочку» и клеши,
Писцов под штук шестьсот сгрести —
И наберется пол-Олеши.
Иль Флеминг, Господи, прости.

…Ты спросишь, Матлин: как тут выжить?
Прорваться как чрез этот стой?
На БээМПэ? На мотолыжах?
Убьют. Лежи в земле сырой.

Прощай, родимая словесность,
Сомнут, хоть пусть в руке наган.
В писательстве российском тесно…
НО НА ПЛЕЧАХ МОИХ — КАЛГАН!

Да что мне проза и поэзы?
Не пропаду и прокормлюсь.
Я забурею шибче Креза.
И к августу. Хоть не стремлюсь.

Пусть вся страна играет в счастье,
Катается — как в масле сыр.
Но есть прослойки, что отчасти
В портках, заношенных до дыр.

В больших прослойках этих ныне
Ввиду невыплаты зарплат —
Носы на квинту. Всплеск уныний.
Аж нету ниток для заплат.

И маятно, бренча скелетом,
По тухлым водам в темь грести…
Так я берусь к исходу лета
Скорбящим долю подсластить!

Вот взять карман. И что в кармане?
Хоть на работах трех корпи —
Всё вошь в кармане на аркане,
Блоха сигает на цепи.

А помыслы в семье о пище?
И с этим полностью прокол:
Кишка кишке в желудке пишет
Пребесконечный протокол.
Всё беспросветность да Вандея.
В говне безвылазно сиди…
Но, люди — у меня идея:
Я вам как стимул дам СиДи.

Зидан колотит по воротам
Из всякой дали в створ да в створ.
И я как в точку, а чего там —
Оформлю с «Эппл» договор.

Патентно защищены риски.
Коробочек в комплекте — три.
И в каждой два волшебных диска.
И что на каждом — нос утри!

В России спрос на них зашкалит,
А также, как бальзам от ран,
Они дадут не быть в накале
Содружеству пропащих стран.

Я спросом на дуэтодиски
Весь шоу-бизнес, срамоту,
Попридавлю, как кошка крыску:
Мадонну, Бритни Спирс, «Тату»…

Пеон, феллах, крестьянин, кули
В кругу подобных корешей
Поставят диск, включат — и хули?
Враз посветлеет на душе!

Тематика пробьет любого,
Хоть толстокожесть от слоних.
Задумка в дисках не убога —
Ведь ЧТО записано на них!

Деньжатки! Доллары и евро.
И рубль с карачек привстает.
Се — сперма мира. Сердце. Плевра.
Владей без суеты сует.

В момент текущий нереально
Хотя бы рубль погреть у рук.
Но пусть на диске виртуальный, —
А обнадежит хрусткий звук!

И будто фарта набежало:
На первых дисках — новых хруст,
И шелест на вторых — хожалых…
Вот будто и карман не пуст!

И коль я боле не словесник —
Мне рифмы, стиль на кой бы ляд?
А энергетики — хоть тресни.
Так я еще сыскал пригляд.

Уж стародавне песнь отпелась.
Страна (сложились так дела)
От оборонки опупела —
И на неё же изошла.

Стоят в бессчетии заводы.
Фасад — разруха и кильдым.
А на задворках — хороводы,
Банзай и коромыслом дым.

Там не варганят установки
Ракет для залпова огня —
Там шьют под «Адидас» кроссовки,
Съестное лепят под ням-ням.

Не шашлыкуют без аджики.
Здесь на рабочие места
К китайцам втюрены таджики.
Вьетнамцев сотен за полста.

А телевизор? Врет о чуждом:
«Россия — копия Аркад!»
Но я вгляделся — будут нужды
Для быстросборных баррикад.

Я адреса не рассекречу,
Но двести тридцать китаёз
Изделия «Идя навстречу»
Трехсменно гонят мне. Всерьёз.

Получит кто-то на орехи
От пролетариев и жней..
Однако — в прочем есть прорехи.
И посерьезней. Поважней.

Тут смысл, как пареную репу,
В два счета можно распочать:
Россия — местность не для трепа,
Здесь важно «в тряпочку молчать»

Молчит на пашне мерин павший.
Молчит и Русь. Удел таков.
Молчит, как в рот воды набравши,
Аж с незапамятных веков.

Да пусть молчит. Такие гены.
Но я с цеплястостью репья
Спрошу в разрезе гигиены:
Что — чище не нашли тряпья?

Святой Иисусе и Мария,
В какие тряпочки молчим?
Увы — антисанитария,
Вкус к мерзости неизлечим.

Еще до пения зарянок
Рот позамкнувши на засов —
Молчат в лоскутья от портянок,
В клочки изношенных трусов.

И кто с протестом крикнет: «Нет уж!»?
Нет смельчаков. Тонки кишки.
Молчат в обтирочную ветошь,
В рядно, дерюгу, крафт-мешки.

Тут хорошо простолюдину,
Чей глаз подернут пеленой:
Ему во всякую годину
Хватает тряпочки одной.

Но если ты единоросец?
Им тряпочек потребно три.
Тут тонок, щекотлив вопросец,
Тут рот в три тряпочки контри.

В одну молчишь под взлет скорейший,
В другую — что и где попер.
А третья — о подсменной гейше
(В VIP-бане вусмерть распростер!)

Для всяких рядовых сословий
Как ткань я взял мадеполам.
В него молчать — да хоть до крови!
Размер? Полметра пополам.

С антисептической пропиткой.
А где ж эстетика? Эх-ма,
Центр — в красно-сине-белой нитке
И по закрайкам бахрома.

Лет на полста годна тряпица,
Горячий выдержит батик.
Всё вам, окраины, столицы.
Вагоны тряпочек — в бутик!

А для чиновничьего люда —
По шелку златоглавый храм.
И персоналий обоюдность
Из монограмм и голограмм.

Стране тряпицы архинужны —
Да ведь новины не в чести.
Опять молчать в лоскут дерюжный?
Где производство разместить?

Оно сложней, чем лаек своре
Ссадить медведя на гачи…
Нашел завод! В тройном заборе!
Когда-то гнал арттягачи.

И понеслось. Таким макаром
Фортуну враз приворожишь.
Я, Матлин — не Дедал с Икаром:
Обвал! Немерянно деньжищ!

Так стал славнее я, чем Лунин,
Что торпедировал «Тирпиц»:
Обеспечитель, и не втуне
Молчальных для страны тряпиц.

Не нужен массам как писатель —
Хочу служить им всё одно.
Люблю людей. Все люди — братья.
(Хоть и троюродных полно.)

Слежу за тем, что людям чуждо,
Что людям усложняет быт,
В чем их потребности и нужды,
И вровень ли со спросом сбыт?

Вдруг — ругань в тыщи децибеллов.
Неладность. Чую я нутром.
А ниток нет! И только белых .
И напрочь. Покати шаром.

В Совмине головные боли:
Спасаться как — лимит? Запрет?
Печать про нитки балаболит.
И телевизор перегрет.

И на заоблачной зарплате
Всяк политолог-щелкопер
Шаманит: всё. О чем виватить?
А я в момент за так допер!

Никак, никак не родствен Ною —
Вертел Россию-колесо
Ряб, сухорук и параноик
Сапожника сынок Сосо.

И как наследственно сложилось —
Сосо, проворя план и вал,
Страну (что в жилу, что не в жилу)
Сапожной дратвою сшивал.

Конечно, грубо несказанно
И истязательно весьма.
Аж коминтерновцы-сазаны
С башкой расстались. Прочих — тьма.

Теперь же дратва — это ретро.
Вернись к ней — возопит ООН.
К другим поветриям и ветрам
Наш Кремль прибился. Сбросьте тон!

Не дратвой, грубой и посконной,
А белой ниткой шьет Москва
И Конституцию, законы,
И избирателей права.

И всё-то шито белой ниткой,
Всю Кремль сграбастал, шей да шей
Законоуложений свитки
Для вдов, сирот и алкашей.

Всю чушь штампуют с трех попыток,
Бессовестность и лабуда…
Так что для быта белых ниток
Хватать не будет никогда.

И в попечительстве о людях
Я впал в заботу, я таков:
Да вот завод — ничей, приблуден,
Кокард, шевронов, козырьков.

Я взял проблему как на мушку:
Сколь ниток Кремль ни отсоси —
Я дал их тьму. Да не в катушках!
В бобинах! Шпулях! Гой еси!

Ну, сделал отруби мукою.
Жизнь — будто шелком по шерсти.
Вот тут бы сесть и на спокое
Дыхание перевести.
Но нет. Хочу приоритетов.
О чем сказать не премину —
Хочу я, Матлин (вникни в это)
Хоть в чем-то первой дать страну.

Всё Русь, от жестов до хай-тека
(Да ей ли экая судьба?)
Из Штатов (та же ипотека)
Взяла. Ведь это — стыдоба!

Но прочий мир — аж без отмашки! —
Сыграет в нашенску дуду,
И вся Америка, милашка,
Пойдет у нас на поводу.

Две тыщи лет в сплошном провале,
Нет толку, хоть зайдись на крик:
Всего в миру намозговали
Для вздетий на башку парик.

А нет бы, к пользе преособой,
Фасонов, может, за полста —
Взять парики да приспособить
На потаенные места?

Ведь отчего в семье напруги?
Излишность доводов отпнем.
Что видят, сняв де-су, супруги?
ОДНО И ТО ЖЕ ДЕНЬ ЗА ДНЕМ!

Уж тут ищи иголку в стоге.
Всё — мертвый штиль на глади вод.
И оба хладно недотроги.
Затем, конечно же, развод.

А парики воздеть на чресла?
Совсем другое будет «ню»:
Пылает страсть! На воду весла!
Всё ново. Хоть пять раз на дню.

Мех горностая… Росомаха…
Какой пушнины час пробил?
Ах, будто Шапку Мономаха
Вечор супруг употребил.

По службе вымотан, издерган —
Летит трудящийся домой.
Фосфоресцирующий орган
Там ждет его. Как Бесс при Порги,
Как света торжество над тьмой.

Тут, Матлин, согласись, фантазий —
За день не вымолвят уста.
Для всех Европ, Америк, Азий —
Парик в причинные места!

Вот так и браки укрепятся,
Рождаемость полезет ввысь,
И имена младенцев в святцах
Ищи да редким не дивись.

На сем итожу. Эка текста
Нагнал — как вес борец-сумо.
А я ведь из другого теста!
Зачем такой длины письмо?

А потому. что в жанрах разных
Семь верст нагнал я до небес.
А к письмам не было соблазна.
Промашка. Не попутал бес.

Но ведь завидно да тернисто:
Есть классики (порой — колосс),
У коих из одних эпистол
Наследие и отлилось.

А вдруг помру? И разгребая
Моё архивное дерьмо
Воскликнут: о! У раздолбая
Одно, но всё же есть письмо!

Как жизнь его ни уканала,
А всё ж не тронулся умом.
Хрен с ним, пускай войдет в анналы
С одним для Матлина письмом.

Вперед и в вечность, душка-раша.
По буеракам на рожон!
Пою страну, где правят наши
Дружбаны Пат и Паташон.

Всё штучно в нашенских пределах!
Где в мире сыщешь суп-кондей?
А люди? Что за дух! И тело!
Нет в мире штучнее людей.

От веку шатки да двояки,
Пусть витязь их и голоштанн —
Нос позадрали австрияки,
Какой у них возрос титан.
Нет бы полезное, иное —
Так под водою окунут,
Их супермен, герой апноэ,
Не дышит о-девять минут.

Вот смехотворность, как ни выстрой.
Ну, австриячина, ну — темь:
У нас в России есть министры —
Не думать могут лет по семь!

Есть губернаторы и мэры,
Что в креслах дольше вековух —
Так честны (прочим для примера),
Аж не крадут недель до двух.

Стране такие люди личат.
Они мне — как на ранку йод.
Кто без меня их возвеличит?
Кто их стозевно воспоет?

Я в Штатах был бы как приблудень.
Всяк — встанем по своим постам.
Вот, Матлин, друг, мы так и будем:
Я — тут, а ты, что горько — там.

Какой же точка знак красивый!
Ты отзывайся. Не тужи.
Люблю. Как прочие в России —
Я, Матлин, фрагментарно жив.

______________________________________________________
Die Extreme… Противоположности сходятся (нем.)