Александр Левинтов: Попурри на мелодии Лас-Вегаса

Я ехал по диагонали американской карты, переходя с четных хайвэев на нечетные и останавливаясь в мотелях городов, названия которых невозможно запомнить — одни из-за банальности этих названий, другие — их вычурности. Я уж не говорю про индейские названия.

Попурри на мелодии Лас-Вегаса

Александр Левинтов

Дифлайфер

Если кто заподозрит во мне нездоровый интерес к азарту, то должен сразу предупредить, что он-таки угадал. Я не просто азартен, а порочно, как, впрочем, все русские. Вот, говорят, китайцы с японцами тоже азартны (это точно), но у них какой-то азарт взахлеб, безудержный, как рвота. И у европейцев с американцами другой азарт — он у них бесшабашный, беспечный, словно грех обжорства. Это у них у всех от того, что их религия признает судьбу: рок, фатум, нечто неизбежное. Все эти кальвинисты, католики, синтоисты и буддисты верят в непреложность судьбы (мусульмане, кстати, тоже сплошные фаталисты) и потому для них азарт — кощунственная, но слабая попытка игры с судьбой, игры безалаберной и, в общем-то, радостной.

А мы в судьбу не верим. Мы верим в случай, который, при всей своей малости, способен передернуть судьбу, сломать ее, старую, и выстроить новую. Потому и азарт у нас другой, порой окровавленный и трагический. Тут сразу Достоевский вспоминается и сам и в “Игроке” и “Записках из Мёртвого дома”, где проигрывали собственную статью и брали на себя чуть ли не казни. Там, в “Игроке” русская манера азарта и английская — как на ладони. А “Игроки” Гоголя с гениальным комбинатором Утешительным? А до омерзения порочный игрок Некрасов — “выдь на Волгу, чей стон раздается”? А привычка и традиция уголовников играть на кого-то, даже не входящего в круг игроков?

У нас и само понятие случая не такое, как у остальных. Для них случай — статистически заметное отклонение от нормы, а у нас — неожиданность, авось, нечто мелкое и мельчайшее, но способное перевернуть судьбу и жизнь напрочь. Есть, несомненно есть в русском случае что-то от лукавого! Какая-то кривизна и непрямолинейность, делающая его незаметным и малоуловимым. И вся-то наша жизнь — одни лишь случаи да риски. А что такое риск? — всего лишь противоположность любого случая. Мы рискуем играя проиграть, но мы также рискуем и не выиграть, не играя. Риск делает каждый случай событием. Рисковая жизнь всегда событийно полна и тем самодостаточна. Здесь некогда скучать. Мы всегда лавируем между случившимся и неслучившимся, как Одиссей меж Сциллой и Харибдой. Но только нормальные люди не чувствуют этого, а игрок — он гоняется за рисками и ловит их во всем и ловит кайф от этой охоты и… да, вот, хотя бы мой случай.

Мы выехали в Лас Вегас ни свет ни заря, ни тебе кофе, ни тебе обещанного холодца, будто за нами собаки гнались, будто без нас начнут, или мы журнал пропустим, или после третьего не пускают. Мчались и гнали — вместо обычных десяти за восемь часов добрались.

Приятель мой, как сел за автомат, так и и не вставал из-за него, пока не очистил полностью всю свою наличность, кредитки и заначки. Спустил как распоследняя русская княгиня, la babushka в Висбадене, около шестнадцати тысяч ровно к полуночи, а ведь играл по маленькой, на квотеры!

К своему абсолютному нулю он отнесся спокойно, попросил ему денег в долг не давать и пошел спать, утомленный тишиной своих финансов.

Я же весь первый вечер пробродил по залам в размышлениях и наблюдениях.

В основе всех игральных автоматов лежит беспроигрышная для их владельцев технология и одновременно кусочек сыра для игроков, вступающих в игру. В этом смысле, что Лас Вегас, что наперсточник на московской оптовке — принцип у них один: немного поддайся новичку вначале, а потом можешь потрошить его до бесконечности.

И, следовательно, чтобы обыграть этот принцип, надо быть все время новичком. Позиция новичка гарантирует минимальный проигрыш и даже минимальный выигрыш. Она, разумеется, не исключает совсем (но делает весьма сомнительным) крупный выигрыш. Меня вполне устраивают скромные выигрыши, если они регулярны и если я нахожусь в безопасности от крупных проигрышей.

В своих размышлениях я также понял, что для того, чтобы оставаться для автомата новичком, необходимо, чтобы мы стартовали с ним более или менее одновременно: в игру надо вступать, когда в него заправляют новую порцию монет и никогда не увлекаться длинными периодами. Тут нужен спринт, тут надо бежать не марафонские 42 километра, а 420 стометровок: поставил, ухватил, заглотнул, отбежал. Тут надо быть шакалом, гиеной, а не львом, то и дело засыпающим над пожираемой тушей.

Я заметил, что при перезагрузке работники казино достают из недр машины небольшой бортовой журнальчик, по часам записывают в нем время заправки и затем запускают в нее определенную порцию монет. Время, контролируемое ими столь тщательно, — источник их особых подозрений, стало быть. Я даже подсмотрел, какую именно порцию денег они закладывают, и это стало ключом ко всей моей технологии.

Я засунул в щель купюру, достоинство которой вдвое меньше стартовой суммы автомата. На эти деньги я играл, пока мой счет не вырос на четверть от моей стартовой суммы, после чего очистил свой счет, сгреб в пластиковую чашку свой выигрыш, вынул свою клубную карточку и сунул следующую купюру того же достоинства: игра началась как-бы снова. Когда выпал выигрыш в более чем сто монет, я остановился и опять опорожнил монетную кассу. Автомат не смог мне выдать полностью мой выигрыш — у него не хватило нескольких монет. Пришлось вызывать служащего, он перезарядил машину новой порцией монет, а я разменял свои на купюры, оставив на кресле свой свитер — мне нужен этот автомат-новичок. Сорок минут принесли мне около шести долларов. В тот вечер я успел сделать восемь циклов, ни разу не проиграв и получая от трех до девяти долларов на каждом круге. За шесть часов я заработал 49 долларов и сменил всего два автомата.

Пока мой приятель беспробудно дрых весь следующий день, я играл, отрабатывая свою технологию. Например, я понял, что играть надо не в простые комбинации из трех картинок, а там, где число линий десять или более и играть надо на все линии, но по минимальным ставкам, иначе автомат будет опорожняться слишком быстро, и меня скоро и заметят, а ведь мне не надо быть “случаем” в их понимании — я должен быть статистически незаметной величиной. Я также понял, что игра состоит вовсе не в состязании с конкретной машиной, а со всей системой казино — менеджерами, кассирами, секьюрити, служащими автоматов, менялами с тележками, девушками, разносящими напитки, администрацией отеля и администрацией казино, буфетами, ресторанами, туалетными работниками, певцами — здесь все устроено и взведено против меня, здесь идет тотальная слежка за такими как я, тут все направлено, чтоб я расслабился и потерял контроль. Чтобы существовать в этом технологическом ряду, я должен сохранять полное хладнокровие и спокойствие, не заступая за черту мании преследования и не снимая маски беспечного счастливчика с мелким фартом.

Тот, первый, длинный-длинный день принес мне за двенадцать часов игры сто сорок четыре доллара с копейками плюс на клубной карточке набежало на несколько бесплатных ужинов в шикарном буфете. Утром мы вернулись из Лас Вегаса — приятель в размышлениях и планах о том, как и где он наверстает потерянные столь лихо шестнадцать тысяч, я — строя совсем иные планы.

Для начала я уволился с постылой работы, расстался с прекрасной, но не своей, а арендованной квартирой, распродал по дешевке ненужное барахло (а нужное вполне уместилось в багажник моего старенького автомобиля), купил (всего за 29 тысяч! Да у нас такие цены давно уже никому не снятся!) студию в Лас Вегасе, на Тропикане, всего в миле от Стрипа и вышел на новую для себя работу.

Да я начал всего с 12 долларов в час, хотя до этого имел 17. Мой рабочий день длится, с перерывами, 10-12 часов. Но зато — никаких налогов, бесплатное и более чем изобильное питание в буфетах (кто не знает, что такое лас-вегасские буфеты, тот, считай, вообще ничего не знает об обжорстве), бесплатная и более чем регулярная выпивка из рук слегка голых красоток, а главное — никакого начальства, никаких коллег по работе, никакого трудового коллектива с его склоками, никаких расписаний, никакой ответственности перед заказчиком или клиентом! Сиди, дави на кнопку и время от времени выгребай груду серебра из лотка. Несмотря на тщательное мытье, правая, загребная рука у меня заметно темнеет к вечеру в сравнении с левой держалкой выпивки. Лишь дома удается довести обе руки до одного цвета благодаря специальному очистителю.

Я стал дифлайфером.

Прошло уже восемь лет — в Лас Вегасе понастроили на мое счастье и к моему удовольствию огромные казино — Нью-Йорк, Беладжо, Венецианец, Париж, Звездная Пыль. Каждый год — по одному-два монстра, где очень легко затеряться и оставаться незаметным. Да, появились новые автоматы и новые технологии, но принцип завлечения новичка или вновь прибывшего и потом полной его очистки действует. За эти годы выросло и мое мастерство. Теперь я зарабатываю не менее шестнадцати долларов в час. Конечно, бывали и у меня за эти годы крупные выигрыши — по нескольку тысяч долларов. На эти деньги я езжу в Европу или в Россию, или в Таиланд, или… — хотя бы раз в год я позволяю себе небольшие туры в разные концы света.

Я нашел бедолагу нелегала, который моет туалеты за семь долларов в час на мой SSN: я честно оплачиваю ему приходящие на мое имя чеки и еще приплачиваю по два доллара в час от себя. Мне неохота связываться с налоговой администрацией и потому с нетерпением жду своего выхода на пенсию — сразу отпадут эти выплаты двух долларов за то, что кто-то за меня работает.

В месяц у меня набегает около пяти тысяч, а расходы… ну, какие у меня могут быть расходы, если я на всем готовом? От силы полтысячи в месяц. Правда, первое время я много тратился на проституток, но очень недолго: они… как бы это сказать?.. все — как яблоки в универсаме: калиброванные и ни одной червоточинки. Ни пятнышка. Ни зазубринки. Спать с ними — нечто среднее между скотоложеством и онанизмом. С ними ничего не подцепишь, но ничего и не почувствуешь. Мне милей провинциальные потаскушки и даже порядочные женщины, если порядочность не сильно их обременяет.

Я мотаюсь по Лас Вегасу и Неваде, движимый приглашениями разных отелей с казино на бесплатное проживание — где две, где три ночи. Иногда, в основном, по уикэндам и праздникам, приходится ночевать в собственной студии — у меня давно уже накопилось деньжат на приличный дом на берегу океана, но мне пока не хочется обременять свою жизнь крупной недвижимостью. То, что для всех остальных развлечение, — для меня довольно спокойная работа, профессионально отточенная, даже филигранная. Конечно, и у меня как и у всех остальных в крови приливает адреналин при подходе стрелки к крупному кушу или роковому провалу, но я смотрю на это как на спецмолоко, выдаваемое на опасной работе: за годы дифлайфа я даже слегка помолодел.

Порой меня тянет в толпу, в утреннюю давку отношений, как других тянет к морю, в горы или в лес. Тогда я лечу в Чикаго, Токио или в Москву, окунаюсь в метро, толкаюсь, матерюсь, жру залпом газеты и спортивные новости, чтобы после этой суеты, освеженным, вновь засесть за унылые подмигивающие лампочками страсти игральных автоматов.

По ночам мне снятся не березки и мамы далекого детства, а то, как я сам вращаюсь в автоматах и раздаю гремящие серебром выигрыши, я снюсь себе комбинациями разных символов и игрушечным рудокопом, напавшим на игрушечную жилу настоящего золота.

Теперь, когда я стал дифлайфером и оказался слегка на изнаночной стороне жизни, я стал понимать, что сама жизнь устроена удобно и для пользователей и для устроителей, но нелепо. Не кино отражает жизнь, а жизнь подражает кино, а еще она, жизнь, подражает телевизору, газетам, рекламе и всякому вранью про звезд. Существует особая сфера производства мыслей, гримас, жестов, желаний, образов, которые используются людьми в придуманных же для них ситуаций личной и общественной жизни: “Ты еще не был на Гавайях? Это такой фан, такой Диснейленд тропиков! Непременно побывай!”, “Ты еще не женился? Это такой фан, такой Диснейленд секса и счастья! Непременно женись!”, “Ты еще не учился в Стэнфорде? Это такой фан, такой Диснейленд знаний! Непременно поступай в Стэнфорд!”, “Ты еще не развелся? Это такой фан, такой Диснейленд страстей и человеческой подлости! Непременно разведись!”, “Ты еще не был в Диснейленде?..”, “Ты еще не умер?..”

Вам только кажется, что вы живете и что вы живете своей жизнью и что вы живете нормальной жизнью. Все, что с вами происходит — лишь калька коммерческих установок: вы рождаетесь, чтобы пачкать памперсы и умираете для нужд похоронного бюро, а в перерыве между этими двумя действиями вас на каждом шагу ставят в позу потребителя и требуют “Еще!”: ну, хоть еще один глоток будвайзера, еще один гамбургер, еще один автомобиль, еще одну прокладку тампекса. И вы размазываете идиотское удовольствие по губам точно также, как это делает симпатичное, полное неподдельного счастья телевизионное или придорожное изображение.

А я — дифлайфер, и, если для вас наши груды золота и вагонетки, вишенки, элвисы, свинки, семерки и все прочее — виртуальный фан, то и для меня ваши зеленые холмы Калифорнии, первые робкие клейкие листочки, семейное счастье, утренний дождь и ночная пурга — литературная реальность, на которую и ставить-то бесполезно.

Три туза

Я долго шлялся по залу, выбирая, где посочнее. Долларовые и пятидолларовые ставки меня не интересовали — детишкам. Вот несколько столов по четвертному, а вот, наконец, сотенные. Я подсел на последнюю руку. Банкомет, здесь их называют дилер, приветливо подмигнул мне и молча предложил. Я проигнорировал.

Блэк джек — тоже, что наше очко, но с изменениями — это мне и надо было сперва выяснить. Мелочи оказались важными, но главное все-таки сохранилось — банкующий не имеет права останавливаться до семнадцати и обязан идти вперед. Я отметил и много иного: два туза здесь не Москва, а перебор, да и самого туза можно на свой выбор считать либо одиннадцатью либо единицей. Все картинки — десятки.

Подходили полуголые бабы с подносами, предлагали выпивку — кто ж на деле пьет? Кураж пьяных не держит. Разглядывая игру, я курил. Эта привычка к самопалу — держать окурок двумя пальцами у самого рта — всегда выдавала меня, но здесь я смотрелся простым наркоманом, просто татуировки не на привычном для здешних месте.

Дилер уже несколько раз озабоченно кидал в мою сторону взгляды, но я упорно не смотрел на него. У меня и до зоны глаза были в кучку, у самого носа, а теперь они глубоко осели и сузились до лазера. От моего взгляда у баб и пацанов очко сразу потеет. Менты тоже не любят его — однажды один салажонок прикрикнул на меня на допросе «В глаза мне смотрите!», ну, я и посмотрел — он потом долго бумажки на столе перебирал, а потом сухо так: «подпишите протокол и можете идти в камеру», больше я его на допросах не видел. Поэтому я дилера не тревожил собой.

Карты сначала мешал дилер, потом машина. Это уже хорошо. И карт — не мало, по пятьдесят два листа — десять колод. Выбор богатый.

Прошло уже около часа моего сидения на углу. Когда дилер зарядил по новой, я, наконец, поставил.

Открылся туз. Я удвоил. Опять туз — дилер слегка напрягся, но я попросил пальцем третью. Выпал третий туз подряд — тринадцать. За нашим столиком кто-то ахнул, как пернул в небо. Я ладонью показал «хватит». У дилера тоже выпал туз. За ним — еще один: на выбор — либо перебор, либо двенадцать, либо два. Дилер, видать, впервые увидел пять тузов сразу. Следующая карта — картинка. Либо двенадцать, либо перебор. И дилер, конечно, идет дальше. И, конечно, опять — картинка. Он придвигает мне кучку стодолларовых фишек. Народ повздыхал, поозирался на меня и успокоился — играть надо.

Я опять жду, когда кончатся карты и их начнут месить. Это приходит довольно быстро, и я вновь сосредотачиваюсь на тасующей машине. И, выставив все свои жетоны, прошу карточку.

И вновь мне выпадает туз. Дилер — я вижу — судорожно давит какую-то клавишу левой ногой. Вторая моя карта — туз. У дилера шары слегка подпрыгнули к затылку, когда и третьим лег туз. Я показал «достаточно». Откуда-то спешили двое — секьюрити и в штатском, наверно, начальник дилеров.

У бедного Васи к тузу выпал еще один, за ним — картинка. Дилер уже знал, что сейчас прийдет — и она пришла, наглая дамочка. Отсыпав мне положенное, дилер закрыл свою лавочку, а я переместился на пару столиков в сторону. Через час все повторилось, но только теперь секьюрити и начальник нарисовались сразу и тупо стояли за моей спиной. После двух моих ставок и этот дилер закрылся, я встал, чтоб обменять свои тяжести на хрусты.

У кассы эти двое пригласили меня — дергаться было некуда: их тут набито плотно. Мы прошли в подсобку, не утруждая собой публику.

Это был кабинет Большого Брата. Сам сидел, поглядывая в экран. Потом что-то спросил меня.

— Айм нот индерстенд.

По моему прононсейшену он сразу понял, что я действительно ничего не понимаю.

— Where you are from?

— Фром Раша.

Через минуту появилась строгая девица.

— Наташа. Я — переводчица.

— Уберите бабу, — и посмотрел на нее.

У нее мигом вспотело, и она что-то залопотала Большому Брату. Тот кивнул, и дево вышла.

Нарисовался еще один. Я сразу узнал — лягаш. Дважды ссучившийся — сначала там, теперь здесь. Он подсел к Большому Брату. Тот что-то шептал, а мент хорошо поставленным голосом пел мне знакомую оперу.

На вопросы об имени и документах я просто ушел в несознанку, и мы перешли к содержанию.

— Как вы это делаете?

— Молча.

— А если здесь сыграем?

— На мой нал. Идет?

— Да.

— Банкуйте!

Принесли залитую в пластик карточную кубатору — сто колод, не меньше. Большая, не как в зале, машина, долго тасовала камни — мне на руку. Большой Брат сам взялся метать.

Мне выпало подряд три туза — и все в пиках. Себе он уже не бросал — и так все ясно. Принесли мой выигрыш — жетонами. Внимательно пересмотрели три карты на столе. Карты как карты. Дешевка ширпотребная. Бросились к машине, вывалили из нее все карты — ничего.

— Все-таки, как вы это делаете? — Любые деньги!

— А на перо кто пойдет? Ты? Или, может, этот Большой Брат?

— Против таких, как вы, играть можете?

— Таких как я осталось всего двое: один срок непомерный мотает, а против себя я не играю.

— Хорошо, объясните, зачем вы это сделали? Вам, что, деньги нужны?

— Деньги всем нужны. Дело не в деньгах. Я ж понимаю, что разговор будет вам потом нужен. Ну, так давай поговорим.

— Давай!

— Все дело в том, что дилер до семнадцати обязан идти вперед. Так?

— Так.

— А два туза у вас в Америке — не Москва. Так?

— Так.

— А фраера могут выбирать после одиннадцати — брать или не брать?

— Это их право.

— И на одиннадати они уже могут приехать, на второй же карте! Так?

— В принципе — так, но ведь он же одного туза сразу может считать единицей.

— Да! Получить Москву — и сесть на двенадцати, чтоб потом получить картинку!

— Необязательно.

— Но с вероятностью почти баш-на-баш.

— Но почти все идут дальше!

— Потому что глупо — вставать, когда у тебя Москва! Неправильно торчите!

— Тебе-то что?

— А то, что весь ваш блэк джек на том и держится, что дилер не имеет выбора и идет вперед, если нет семнадцати, а у клиента — выбор, блин, свобода. И он платит за нее — баксами.

— Ну, в принципе, все верно. На этом и строится блэк джек: за свободу надо платить.

— За свободу не надо платить, потому как она — свобода! Воля, мля. Никаких денег не стоит. Она — настоящая. И я хотел вам это доказать и доказал. Теперь все наоборот: теперь у меня нет права выбора — три туза и есть три туза. Дальше — перебор красоты. А дилер, засранец, мечется и не знает, что за что считать, и все равно потом платит — но уже не как фраер, который платит за свободу, а как дилер — за собственное рабство. Он обязан после двух тузов брать еще карту, и не одну — две!

— Так как вы этого делаете?

Я устал от этого вопроса и потому посмотрел на мента, а потом на Большого Брата. Оба приземлились и потускнели.

— Хорошо, Вот вам десять тысяч и будем считать, что мы договорились: вы больше никогда не появитесь в нашем казино. Лас-Вегас — большой город. И вам везде будут рады.

Большой Брат достал из сейфа пачку нераспечатанных.

Я вынул шпилькой наугад из середины. Это был Большой Бен, но не в натуре. Положил деньги на стол, встал:

— Тобой сказано!

И вышел.

Дорога № 666 

После двух лет без роздыху и не разгибаясь, мне наконец-то выпала правильная фишка, и я получил строгое предписание из кадрового департамента немедленно уходить в отпуск. Если честно, я просто не знал, как это у них делается.

Накопилось почти три недели, и я просто сел в свою горбатенькую и попилил прочь от нашего райского побережья вглубь Америки, где я не был никогда и о которой знал почти столько же, сколько знал до приезда сюда.

Монтана, из-за того, что по ней днем можно ездить с любой скоростью, быстро кончилась и запомнилась именно тем, что быстро кончилась — я так и не успел как следует разогнаться. Два-три очумевших от одиночества городка — один из них, называет себя шахтерской столицей мира — вот и все. Будь на месте Штатов наш Совок, эти городки так бы и назывались: Ленинтаун, Кироввилладж, Орджоникидзевилл или, например, п.г.т. Ферст-Май-сити. Самая большая достопримечательность таких городочков — Макдональдс и автозаправка на центральном пустыре.

Я ехал по диагонали американской карты, переходя с четных хайвэев на нечетные и останавливаясь в мотелях городов, названия которых невозможно запомнить — одни из-за банальности этих названий, другие — их вычурности. Я уж не говорю про индейские названия.

Все американские мотели одинаковы: портье непременно китаец, в номере непременно телевизор, телефон и койка, расчитанная на троих таких как я или на пятерых нормальных. Конечно, душ с туалетом и самый худший в мире кофе по утрам. И все та же надоевшая рожа в зеркале.

Когда кончилась Юта, а даже она где-то кончается, я выскочил на шоссе, номер которого тут же вылетел из моей дырявой. Помню только, что слегка вечеревшее солнце стояло справа и я, стало быть, шел, в общем-то на юг. Доказательствами этого факта были также горы, два бесконечных хребта, один, ближний — слева, и второй, точный слепок с первого, но на самом горизонте — справа. А спереди и сзади — абсолютное безлюдье.

Вообще-то я мечтал выехать на 66-й хайвэй, который все почему-то называют историческим.

Темнело почти как при коротком замыкании.

И вскоре я потонул в темноте со своими коротенькими двумя лучиками. Где горы? Где что?

Епп-кап. На ветровое стекло упали две жирные капли. Мне даже показалось, не птички ли — так какие птички по такой темени? Местные орлуши уж давно храпят по разбойничьим гнездам в обнимку со своими законными, такими же горластыми, когтистыми и клювастыми.

С пол-оборота начался ливень, ночной, пустынный, специально для меня, бездомного и нездешнего. И все как надо — гром как из ведра — из пустого ведра — молнии как из пушки, из “Катюши” по немцам. Разыгралась стихия, видно, действительно, сюда никто давно не заезжал, вот они и нашли себе, наконец, зрителя.

Дальше ехать было просто глупо: дворники с потоком не справляются, дороги не видно, смотреть по сторонам уже нечего: даже при треске молний не отличишь горы от туч: все какое-то рваное, угловатое, не современное, а из какой-то геологической дали. Я припарковался на обочине, выключил мотор, запер на всякий случай обе дверки, откинул свое водительское почти до горизонтали и вытянулся в скромной надежде, что местные динозавры к моему приезду сюда успели вымереть и теперь случайно не затопчут машину, идя толпой с ночного водопоя.

Дождевая сырость все-таки пролезла в салон, ну, и черт с ней, не в такие передряги попадали, а после российских КПЗ мне вообще все кажется пустяками и голливудскими фокусами.

И я, несмотря на усилия и гримасы окружающей среды, слегка закемарил.

Очнулся от хохота. От наглого, саркастического хохота. Такой низкий баритон, как в куплетах Мефистофеля в исполнении Георгия Узунова. Я помню, так же в 79-м хохотал уполномоченный КГБ над моими объяснениями, что я имел в виду, когда писал рассказ “Баррикада” — о развале СССР. А еще я слышал этот смех на проводах какого-то диссидента в Израиль через Вену. Он хохотал о русских и России, и меня коробило от заряда презрения и отрешенности в этом хохоте.

Ему вторил женский короткий хохот-лай, очень похотливый и жирный. Так похохатывают роскошные и грудастые, изменяя своим благоверным и наслаждаясь не столько самим актом, сколько торжествующей изменой. Наверно, моя бывшая именно так и похохатывала, пока не была бывшей. Теперь уж ей не до хохота.

От этой мерзкой мысли я совсем проснулся и открыл глаза.

Стояла непроглядная серость.

Там, где обычно бывает небо, висел занавес тускло-дюралевого оборонного цвета, как будто весь мир уместился под бомбоотсеком. И лишь в одном месте обшивку прорвало, и из осколочного рваного пореза на землю уставился венозный луч. Я приоткрыл окно. Кисло потянуло гемоглобином.

Оказывается, я на ночь оставил мигалку, и мой аккумулятор сел. Стартер пусто и безнадежно посвистел в воздух. Я даже не захотел выходить из машины, чтобы не нарушить безнадежность своей ситуации.

Спустя полторы бесконечности сзади замигало. Черно-белый, как морская касатка, хайвэй-патруль.

— Вы ОК?

— ОК, ОК! Машина не заводится. Батарея села.

— Давно?

— На ночь оставил сигнальные огни.

— Понятно. Откройте капот.

Он поднял крышку, осмотрел батарею. Вернулся в свою машину, наговорил положенное в радиомикрофон на плече, с визгом объехал меня и вплотную, в шаге друг от друга, поставил своего стервятника.

Он соединил наши батареи прикуривателем и велел мне включить зажигание и погонять мотор на разных режимах газа.

— Номера калифонийские. Откуда?

Я сказал.

— Куда?

— Наверно, к дьяволу в преисподнюю.

— Похоже, — ответил он, — через двадцать миль батарея восстановится. Только иди не меньше 65 миль в час. На этой дороге вообще делать меньше не стоит — никуда не приедешь.

— А где здесь 66-я?

— Езжай вперед, не промахнешься, — и он пожелал мне добраться до того места, куда я хотел бы добраться.

— К черту, — ответил я.

— Уже поздно, я здесь, — глупо пошутил он.

И умчался.

Я вышел на твердый асфальт и быстро набрал скорость. Посмотрел на приборную доску — стрелка мертво лежала ниже красной черты. Разумеется, никакого патруля сзади — там так пусто, как будто никого и никогда не было со времен местного мезозоя. Я постарался вспомнить, где и когда последний раз заправлялся — и не вспомнил.

Наконец, появился знак населенного пункта:

ГРАНИЦА ГОРОДА
ПОСЛЕДНИЙ ПОВОРОТ
ЧИСЛЕННОСТЬ НАСЕЛЕНИЯ — 0
НИ ЕДЫ
НИ БЕНЗИНА
НИ СЕРВИСА
ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ!

За знаком и вообще окрест — никаких признаков существования человечества, кроме дороги.

Я проехал еще пару миль, когда появился знак пересечения — с нужной мне дорогой. Правда, мне показалось, что шестерок там было больше, чем надо.

Т-образный перекресток. Направо поворота нет и для убедительности дорога перекрыта красно-белыми барьерами-рогатками. Так как больше некуда было ехать, я свернул на восток, налево, да мне этого, собственно, и хотелось, хотя, конечно, неприятно, когда у тебя нет даже ненужного выбора.

В ожидании бензоколонки или хотя бы встречной я включил приемник и довольно быстро нащупал местный канал классической музыки. Передавали “Вальпургиеву ночь”. От свадьбы Титании и Оберона пахло тальком, перекрахмаленными пачками, затхлой потной ветошью бесконечной вечности.

Неожиданно волна ушла и врубилась радиопостановка. Я даже не сразу сообразил, что говорят по-русски. Сразу узнал голоса:

“— Рыцарь, тут явился маленький человек, который говорит, что ему нужен мессир.

— А пусть войдет.

— Пройдите в гостиную.

— Ну-с, чем я вам могу быть полезен?”

Дальше разворачивалась знаменитая сцена с осетриной и диагностикой рака печени.

Текст с подлинника перешел на отсебятину:

— Тут еще один ломится, — сказал Азазелло.

— Разберись с ним сам.

— Слушаюсь, мессир.

— Ну, и куда ты прешь? — я понял, что Азазелло обращается ко мне.

— Это — частная дорога?

— Когда, блин, вы отучитесь отвечать на вопрос вопросом?

— А куда ведет эта дорога? — я твердо решил не уклоняться от вопросительной формы участия в диалоге.

— А куда надо-то? — голос Азазелло заметно потеплел. Игра ему, кажется понравилась.

— А бензоколонка скоро?

— А на хрена она тебе теперь нужна?

На совершенном пустом и узком однорядном шоссе стоял гулкий топот, какой бывает на фривеях где-нибудь в Лос-Анджелесе.

— Ты думаешь, ты один такой пожаловал? — Вас тут мчится в двенадцать рядов, и все с превышением, и все за сто. Куда вы все, к черту, так торопитесь?

Я посмотрел на свои шестьдесят пять на спидометре и, наконец, понял, что бензоколонка не нужна и можно больше не играть в шарады и вопросы.

— И правильно, — подтвердил Азазелло.

День все не начинался.

— Да он теперь, наверно, уже и не начнется. Считай все это утром несбывшегося.

— Это немного утомительно.

— До чего ж люди привередливы! Еще толком и не въехал, а уже претензии.

— Я думал, что уже въехал.

— Кончай думать, ты там должен был думать. Ты никуда и никогда не въедешь, вот это — то, что тебя ждет.

— Этот кустик я уже раз двадцать проезжал.

— Наконец-то заметил! Он и есть твое наказание.

— По большому счету, я виноват лишь в том, что родился.

— Так это и есть, как вы любите говорить, первородный грех.

— Тогда все виноваты.

— Из родившихся.

— Тогда для всех родившихся этот кустик — наказание.

— Прав был мессир: коммунизм неистребим и вечен, как атом. Можешь гордиться и надуть щеки: этот кустик — специально для тебя. Каждому свое.

— Вот, опять этот кустик.

— И так будет до конца.

— До конца чего?

— Того, с чего все и началось. Ад, старик, давно отказался от сковородок и прочих ресурсопотребляющих технологий. Энергию надо беречь — к последнему костру. Теперь здесь просто повторяется одно и тоже, но каждому — его. Монотонное и бесконечное повторение: дешево и сердито, и ничего не надо изобретать и выдумывать, Ты сам обратил внимание на этот кустик — вот и получай.

— Ловко вы, черти, устроились.

— А мы, вообще, ребята ловкие. Ну, ладно, первые сто миль я тебя вводил, теперь ты уже не салага, сам как-нибудь доедешь и разберешься. У меня там следующий.

— Значит, я тебе — тоже наказание?

— А ты что думал, я — святой? Я тут по тому же делу прохожу, что и ты, что и все мы, блин. Бывай!

Тут я проснулся.

После двух лет без роздыху и не разгибаясь, мне наконец-то выпала правильная фишка, и я получил строгое предписание из кадрового департамента немедленно уходить в отпуск. Если честно, я просто не знал, как это у них делается.

Тайна 51-го района

Милях в ста к северо-западу от Лас-Вегаса, недалеко и справа от 95-ой дороги, где-то между полигоном ВВС США и Невадским ядерным испытательным полигоном расположен 51-ый район. Редко проходящие по этой дороге автомобили заняты обычными неудачниками игорных столов и одноруких бандитов, ищущими кратчайших путей домой, поскольку бак почти пуст, а денег хватит только на одну заправку где-нибудь на восточных задворках Калифорнии.

Им недосуг любоваться этой черной, совершенно выженной пустыней с расставленными в унылом порядке пепельными от жажды хребтами. Но даже если их глаз зацепится за что-нибудь в этом монотонном и плавающем на смазке из миражей ландшафте, об какую-нибудь рванину бесконечной колючей проволоки в три ряда, то и тогда врядли попадет под прицел рассеянного внимания обшарпанный не то ангар не то сарай с болтающимися в измотанных петлях воротами.

Для самых досужих и пытливых папараци, шпионов и прочих журналистов на шоссе и в космосе (из-за пустоты и прозрачности воздуха Неваду видно невооруженным взглядом даже из самого дальнего конца Млечного Пути) здесь время от времени устраивают карнавалы: в пустой ангар въезжают и бесследно исчезают грузовики-вездеходы, откуда-то появляются и в столь же загадочном направлении исчезают люди в блестящих ртутью комбинезонах и шлемах, в небе плавают сигарообразные либо спиралевидные тарелки и прочая чертовщина.

Вокруг и окрест этого места, обозначенного на самых секретных картах как район №51, ходят упорные слухи и легенды, будто здесь проходят эксперименты и ведутся наблюдения за гуманоидами, случайно или преднамеренно залетевшими на нашу обитаемую.

На самом деле ничего здесь нет — сплошная бутафория и розыгрыш, правда, весьма дорогостоящие.

А дальше по 95-ой и слева, между 374-ой и 267-ой дорогами, слева, там, где кончается Похоронный хребет, всего в 30-40 милях от Долины Смерти, находится настоящий и никому невидимый 51-й район, о подлинной тайне которого вы сейчас и узнаете.

Он представляет собой идеальную сферическую купольную поверхность высотой около пятидесяти метров и диаметром в поперечнике у поверхности земли почти триста метров. Глубина, на которой заканчивается это сооружение, неизвестна теперь никому. Отгороженная горами от дорог, эта сфера совершенно не просматривается ниоткуда. Сверху она также неразличима ни с высоты самолетных трасс, ни с орбит спутников, так как выполнена из материала, совершенно мимикрирующего с окружающим ландшафтом и по цвету и по освещенности.

Смена охраны и подвоз необходимых материалов производится только по ночам, примерно раз в две недели (график перевозок составляет документ особо секретной важности) и производится под покровом искусственного инверсионного тумана, непроницаемого для любых видов съемок и наблюдений.

Охрана внутри сферы располагается у пультов контроля и управления в нескольких точках в непосредственной близости от сферической поверхности. Рядом с пультовыми помещениями — жилые отсеки. Что происходит и что находится внутри, охрана не знает и даже не догадывается. Ее задача — поддержание заданных параметров среды, о которой они ничего не знают, а также регулярная отправка вглубь сферы контейнеров, содержание которых охране также неизвестно. Впрочем, эти перевозки были крайне редки и носили самый безобидный характер: прополюс, нектар, цветочная пыльца, какие-то корешки, травки, эликсиры…

Собственно, знающих за пределами сферы, что находится и происходит внутри, также давно уже нет: ликвидированы не только они, но и те, кто их ликвидировал, а также круг ликвидировавших ликвидаторов. Функционирование всей системы, включая подготовку отправляемых материалов, их транспортировку, а также вывоз организованы точно также, как и охрана: каждый знает лишь свои действия и их сменность.

Олимпийские боги всегда держатся единой стайкой. Ряды их сильно поредели: бессмертие бессмертием, но от бесконечности существования плоть и дух мельчают. Речные и лесные нимфы давно уже превратились в фей, а сатиры, фавны и полубоги — в гномов и эльфов, божественную мошкару. Древние титаны, эринии, кентавры, циклопы и тельхины обветшали и пообносились до неприличия и смрада.

Индуисткий сонм многочисленен и неугомонен: тридцать миллионов особей, никак не желающих соблюдать ими же самими утвержденную иерархию. Чем мельче божество по рангу, тем причудливей его вид: тут и летающие слоники, и черепахи с птичьими головами, и рогатые многоногие змеи с тысячью хвостов, и самошевелящиеся и говорящие камни.

Вереницы тольтекских, майянских, ацтекских и даже инкских божков смотрят на остальных свысока, как на пришельцев, чувствуя себя здесь почти хозяевами. Стремительные джины и ласковые гурии, чтоб не потерять квалификацию, готовы обслужить кого угодно, а в простоях занимаются самообслуживанием.

Все давным давно перезнакомились, но так и не породнились, хотя Зевс, по старой привычке, засматривается на восточные пухлости, косясь на Геру, с годами ставшую сварливейшей из тещ, жен и свекровей.

Они устраивают национальные вечера и фестивали, конкурсы чудес, где неизменно побеждают сумрачные славянские и германские лесные божества.

Про алтайского Ерлика, сибирского Бурхана и пучеглазых божков Крайнего Севера и Дальнего Востока ходят бесчисленные анекдоты, скучные и однообразные.

У дьяволов, чертей и бесов идут бесконечные свадьбы, совершенно невинные и безопасные по причине врожденного бесплодия нечистой силы. Тут всего две-три действительно выдающиеся фигуры, все ж остальное — серая, почти пролетарская толпа, массовка. Плебс — он плебс и есть: положеную пайку нектара и амбросии эти исчадья перегоняют на чистый спирт и глушат его с дикими воплями «Горько!» Здесь нередко попахивает разными дымками, самый безобидный из которых — киргизская конопелька.

В общем, все они, собранные здесь из разных углов планеты, не представляют никакой опасности для людей, ни поодиночке, ни пантеонами, ни даже, если их объединить.

Их вполне можно было отпустить на волю на дожитие своего скромного бессмертия, однако совершенно ненапрасно их удерживают здесь, под огромным колпаком сверхвысокого напряжения, несут достаточно приличные энергетические расходы.

Тому небольшому числу людей, которым доступно всё, очень важно, чтобы не происходило ничего неожиданного, способного сильно уменьшить или даже уничтожить возможности этих людей.

Кроме того, обитатели этой сферы обладают несколькими завидными и пока недостижимыми свойствами: они бессмертны, способны быть невидимыми, могут перемещаться с невероятной скоростью и принимать самый необычный вид.

Всем это не надо, но тем немногим, кто может позволить себе всё, хотелось бы, пусть не сейчас, пусть даже не в этом поколении или не в этой жизни, но, разгадав все эти секреты, обладать ими.

Ученые, занимающиеся этими проблемами, в отличие от охраны, живут здесь бессменно, некоторые даже с семьями. Им наплевать на Нобелевские премии и кучки денег: они здесь, завороженные самим явлением и возможностью его познания. Живут они более, чем комфортабельно, связь с внешним миром, естественно, весьма фильтрованная, устойчива, контакты с коллегами — самые тесные, за исключением реальной тематики. Для своих коллег они работают в какой-то секретной военной организации, о которой из деликатности никто не спрашивает. У них прочная репутация патриотов, и этого для их социального тщеславия достаточно.

Между прочим, боги, по своему всеведению, неплохо осведомлены о своем состоянии и, если не считать нескольких капризуль и вечных нытиков, Пана, Фетиды, Несмеяны, Кикиморы и им подобным, довольны, что так оно все сложилось, и что они в гостях у человеческой элиты, у иерархов и олигархов, а не скитаются и не блуждают, неприкаянные и ненужные массовому потребителю чудес, мифов и явлений, не встроены, не дай Бог. в сервисную инфраструкруру какого-нибудь Лас-Вегаса или круизного лайнера, где надо 24 часа в сутки греметь молниями или сводить прыщи мановением руки.

Компания время от времени пополняется новыми постояльцами, выходцами из замкнутых островных или горных культур. Это также разнообразит жизнь.

В самом отдаленном, угрюмом и уединенном углу, изолированном ото всех остальных высокоплазменным экраном, рядом с гротом Мирты, старинного конкурента Христа, приготовлено супергравитационное место для всемогущего, неуловимого и невидимого Аллаха, охота на которого и награда за которого уже объявлены.

Окончание здесь

8 комментариев для “Александр Левинтов: Попурри на мелодии Лас-Вегаса

  1. Александр Левинтов
    — Sat, 24 May 2014 08:51:39(CET)

    Америка — разная. Раньше в Монтане в дневное время не было ограничения скорости, и я на своем кабысдохе проскочил этот штат на скорости 120 узлов (=миль в час). Ощущения от Монтаны и ее скоростей я еще долго вспоминал, помню и сейчас.
    ——————————————————————————————————————————————————————
    Ну, слава Б-гу! Лёд тронулся, господа присяжные и заседатели.
    В Монтане, оказывается, можно было носиться по шоссе. Может, ещё кто-то вспомнит?

  2. дифлайфер можете не искать в словарях: я придумал это слово в конце 80-х для описания ночной жизни, которой тогда в СССР не было. Производное от different life — иножитие. а вообще автодискуссия мне понравилась. Америка — разная. Раньше в Монтане в дневное время не было ограничения скорости, и я на своем кабысдохе проскочил этот штат на скорости 120 узлов (=миль в час). Ощущения от Монтаны и ее скоростей я еще долго вспоминал, помню и сейчас.

  3. БМТ-БЭА
    — Fri, 23 May 2014 21:20:47(CET)

    у меня есть свидетели: моя жена и мой сын, которого я тогда вёз в иешиву в Балтиморе.
    ==
    Я предлагаю вам пари: здесь, на сайте, присутствует по меньшей мере дюжина американцев.
    Борис Маркович, я ожидал от вас извинений, которых вы, однако, никогда не высказываете. Это было, конечно, тщетной надеждой. Трамвайное хамство остаётся хамством – вам не впервой.
    Вместо этого вы предлагаете пари, раздувая вами же организованную кухонную свару и клича соседей на поддержку. Вот уже подключился и американский народ, имеющий большой опыт быстрой езды ночами по интерстэйту.
    Для подключившихся к дискуссии: возможно тогда, 10 лет назад, ещё не было современных электронных средств контроля за передвижением на шоссе. Потому и была такая гонка за Саванной. В Германии современные средства контроля появились в последние годы и „пострадавшие“, несущиеся на сумашедших скоростях, получают отличные фотографии и большие штрафы + повестки в суд. Возможно, что трейлер, который пронесся мимо нас на фантастической скорости, был специально препарирован. Я этого не знаю и могу свидетельствовать только то, что однажды испытал как шофёр легковушки ночью на американском шоссе.
    P.S. – ЮГ
    Юлий, не ты ли в комментарии к моему старому травелогу по Америке в сентябре 2001 г. рассказывал, что доезжаешь из ЛА до Лас-Вегаса в отличие от меня всего за пару часов? Я тебе поверил и не стал этого отрицать. Америка — страна чудес и это на полном серьёзе. Одно из них мы увидели ночью на шоссе за Саванной.

  4. Уважаемый Борис,
    не знаком с вашими талантами автомобилиста, но я писал не о хайвэе со светофорами, а о интерстэйт. Исхожу из того, что ваш опыт езды в Америке ограничивается в основном Бостоном и поездками в НЙ? Не всё ночью на дорогах США поисходит согласно правилам уличного движения…
    На хайвэе не разгонишься, а вот интерстэйт ночью, да ещё где-нибудь за Саванной, это да! Освещения никакого и абсолютный сюр с несущимися по левой полосе мастодонтами-фурами. Вообще американские дальнобойщики — это особь статья… Самое опасное в этой ситуации, что так, по-сумашедшему, неслись супер-тяжёлые фуры, которые, например, в Германии из-за длины тормозного пути всё ещё не допущены для транспортировок.

    1. я писал не о хайвэе со светофорами, а о интерстэйт. Исхожу из того, что ваш опыт езды в Америке ограничивается в основном Бостоном и поездками в НЙ?
      ==
      Хай-вей в наших краях — то же самое, что фри-вей в Калифорнии. И то, и другое — это то, что вы именуете звучным словом «интерстэйт», и светофоров там не бывает в принципе. Далее — насчет опыта поездок в Бостоне, и так далее. Я раза так четыре ездил от Атлантики до Тихоокеанского побережья, когда целиком по Штатам, когда — с заездом в Канаду. Ездил по Юго-Западу США — из Колорадо через Аризону, с заездом в Лас Вегас — и оттуда в Юту. Разок сьездил по маршруту Бостон-Новый Орлеан и обратно. Этого вам хватит ?
      И могу повторить: то, что вы насочиняли о ночных трейлерах, идущих со скоростью в 120 миль в час — ненаучная фантастика.

      1. Фантастика и есть. Много ездила по Америке, много трудилась в области ДТП. Эти грузовики редко превышают скорость, и то слегка. Нарушения могут стоить коммерческому водителю потерей работы. К тому же, эта конструкция легко переворачивается, поэтому при малейшем изгибе дороги они буквально ползут.

  5. «… на скорости 180-200 км/ч перегоняли громадные фуры дальнобойщиков …».
    ==
    Оставляя в стороне текст (хочется почитать его еще разок), хочу заметить, что грузовые трейлеры, гоняющие на скорости 200 км/час — фантазия. В пересчете на мили выходит это 120 миль в час, и за 33 года езды на хайвеях по всем, по-моему, штатам Америки, я ни разу не видел никого, кто ехал бы по федеральной дороге со скоростью выше 90 миль. О грузовиках уж и не говоря …

  6. Интересен первый рассказ, написанный в плутовском жанре. Вся беда, правда, в том, что Лас Вегас — это проходная тема американской литературы. Конфликт мог бы быть поостреe…

    Кстати, не только на Северо-Западе США, но и на Востоке ночью на интерстэйт ещё та езда. Я ехал в машине из Эверглейдс в Вашингтон, а меня ночью, где-то на скорости 180-200 км/ч перегоняли громадные фуры дальнобойщиков. Это было десять лет назад и настоящий сюр.

    Что такое дифлайфер? Неохота рыться в словарях и в интернете.

Обсуждение закрыто.